Наталья Кузнецова - Ведьма 2000
Оливия улыбнулась родительницам:
— Знаю, знаю! Хорошо, убедили! А Сидни всё, способное предсказывать, будет интересно, а то вы не знаете! — произнесла девушка, мысленно уже видя горящие любопытством и восхищением глаза подруги, глядящие на карты Таро. — А сейчас пойду, почитаю, взяла у мистера Марча книгу. Представляете, сегодняшний урок он посвятил истории дня Всех Святых, магии и ведьмам.
Милинда выпустила Оливию из объятий и внимательно поглядела на неё. Девушка уже поняла, что сказала лишнее и что уйти от ответа не представляется возможным, отвела взгляд, буравя им пол, мысленно костеря себя всем, на чём свет стоит.
— Ведьмам говоришь? Магии? Ага… И что же ты поведала этим невежам? Сколько пузырьков очищающего память зелья нам брать? — Милинда с любопытством разглядывала дочь, понуро стоявшую рядом с виноватым видом.
— Нисколько! — взглянув на мать, Ливия быстро поведала, как всё было на занятии по литературе. Мама внимательно её слушала, ни разу не перебив, а бабка вообще не вмешивалась, медленно помешивая своё варево в котелке.
В принципе Оливия знала, что ничего такого она не сказала, но всё равно оправдываться было неприятно, этого можно было бы избежать, если бы она так глупо не проболталась, но теперь ничего другого ей не оставалось, как только все объяснить. Матери хватило бы и оброненного полслова, чтобы та, зная её, как облупленную, обо всём догадалась, а с таким болтливым, когда не надо, языком, какой достался ей от природы, и догадываться не пришлось бы.
— Хорошо хоть в этот раз всё обошлось! Подумаешь, сделала им небольшой экскурс в историю праздника и «предания» о ведьмах! Сколько теперь они знают, хотя очень сомневаюсь, что хоть один из них принял всё за чистую монету, за то, что имеет место быть в реальном мире. Тут зелье не понадобится. — Сказала мама с лукавством в глазах и взъерошила Оливии волосы.
Девушка вздохнула с облегчением. «Значит, обошлось!» — пронеслось у неё в голове.
— Конечно, мне на миг хотелось забыться и кое-что продемонстрировать, превратить Билли Довсона в жабу, но всё-таки решила побороть искушение, я ведь обещала.
— Мы рады, что ты у нас осмотрительная и можешь сдержать своё слово, несмотря на то, что так порой хочется применить свои способности. — Милинда улыбнулась дочке и стала что-то искать в большой, с истрёпанными пожелтевшими от времени листами, книге ведовских рецептов и заклинаний. Она передавалась в их семействе из поколения в поколение, от матери к дочери, на протяжении четырёх веков. Каждая новая хозяйка книги записывала в неё свои познания, которыми желала поделиться с потомками. По мнению Оливии, такая книга должна быть у каждой уважающей себя ведьмы, чтобы через неё передавать свои знания.
Так как девушку в данный момент интересовала абсолютно другая книжка, она, немного постояв на кухне и поняв, что её помощь не потребуется, развернувшись, пошла в свою комнату, прихватив из гостиной рюкзачок.
Комната Оливии находилась в другом крыле дома отдельно от комнат бабушки и матери, рядом с библиотекой и семейной галереей, самая дальняя на втором этаже. Она ценила уединённость и тишину, и зная это, старшие Уоррен нечасто заглядывали к ней, пользуясь для связи интеркомом, установленным в телефоне, уважая личное пространство девушки. Близкое расположение домашней библиотеки давало возможность взять книгу в любой час дня и ночи, когда Ливию мучила бессонница. А библиотека у них была великолепная, настоящая кладезь для любого книголюба и для любой ведуньи. Издания на любые вкусы и предпочтения: от современной классики до старинных рукописей. Хватало книг и по магии: теория, история, применение, от истоков возникновения до нашего времени. Правда, с этими томами приходилось повозиться: незнающий видел лишь потёртые корешки, с пожелтевшими листами.
Поднявшись по лестнице, она вошла в галерею, через которую лежал путь в её комнату. Со стен на девушку взирали предки, прародительницы, могущественные добрые ведьмы всех мастей, каждая со своей судьбой, порой трагической. На миг Оливия остановилась перед большим портретом, в старинной раме, с изображённой на нем очень красивой, молодой девушкой, примерно одних с ней лет. У неё были тёмные кудри и глубокие, словно омуты, глаза цвета корицы. Белая как алебастр кожа с нежным жемчужным оттенком и пухлые алые губы, на которых застыла счастливая улыбка. Это была её прабабка, жившая 400 лет назад, прародительница всего их рода, Милинда Монтгомери, ирландка с кельтскими корнями. Она была сожжена на костре заживо, но успела сделать самые первые записи в их Книге и родить дочь, которая, правда, так и не узнала свою мать. Портрет был написан по приказу одного очень знатного и богатого лорда, покорённого красотой Милинды, который так же был, как гласит семейное предание, виновником гибели возлюбленной и отцом её ребёнка. Оливия, впервые услышав историю Милинды, не могла понять, как можно было быть таким подлецом, чтобы любя девушку, всё равно выдать её в руки боязливых, обуреваемых суевериями людей, узнав, что она ведьма, а потом лить слёзы, глядя на портрет той, которую погубил. В честь Милинды Монтгомери бабка назвала, мать Ливии, это было своего рода традицией. В каждом из поколений их рода была женщина носившая такое имя, в память девушке, теперь чарующе глядевшей с портрета.
Оливия улыбнулась своей прародительнице, испытывая благоговение и восхищение, как всегда, когда рассматривала изображение, искренне сочувствуя её трагической судьбе и ужасной кончине.
Оливию нарекли отец с бабкой после продолжительных словесных баталий по поводу имени девочки. Ливия вспомнила, как Милинда смеялась, рассказывая, дочери об этом, мать тогда приняла нейтралитет, дав двоим дорогим ей людям такую возможность. Бабка сразу и категорически отмела такие имена как: Джессика, Эмма, Сара — предложенные отцом девочки, а тот в свою очередь отмёл: Мелиссу, Вивиан и Пандору. Спор долго бы продолжался, с каждой минутой разгораясь всё жарче, если бы малютка с огненно-рыжим пушком на головке, которой был неприятен тон, в котором разговаривали уже любимые ею люди, не протянула свои крохотные ручонки к спорщикам, заставляя их обратить на неё внимание. А добившись своего, одарила обоих, взглядом своих зелёных, словно изумруды глазок, наполненных светом. Милинда наблюдая эту картину, строго глянула на своего мужа и мать, сказав: «По-моему, она хочет, чтобы вы оба замолчали и помирились, да поскорей выбрали ей имя, а то уши вянут не только у меня, но и у неё!» Ричард Грейс посмотрел на свою дочь, а затем перевёл взгляд на своего «грозного» оппонента и предложил назвать этого «маленького миротворца» Оливией. Бабушка тут же утвердительно кивнула, согласившись на такое имя, и, взяв внучку на руки из её колыбельки, изрекла, тихонько покачивая девочку с улыбкой на губах и в глубине мудрых глаз: «Действительно, имя Оливия, подойдёт тебе, как никакое другое. Ты, моя дорогая, словно оливковая ветвь, несёшь в себе мир! А в будущем к тебе придёт и гибкость, позволяющая, чтобы ни было у тебя в жизни, порой прогибаться, но никогда не сломаться от выпавших на твою долю трудностей». По рассказу мамы, после этих слов она загугукала, как бы соглашаясь, чем вызвала восторг и смех у своих родственников.
Оливия, ещё раз взглянув на портрет Милинды Монтгомери и миновав остальную часть галереи, а так же дверь, ведущую в библиотеку, вошла в свою комнату.
Её обитель представляла собой очень светлое, уютное и просторное помещение.
Центральное место в ней занимала кровать гигантских размеров, стоящая на небольшом возвышении, под балдахином из синей парчи на резных столбиках и ножках в виде лап какого-то зверя, устланная голубым покрывалом и набросанной на ней горой подушек с золотистыми кисточками. Рядом с ней антикварная тумбочка, в стиле Людовика IX — подарок бабушки на шестнадцатилетние, на которую Ливия поставила светильник, довольно детского вида, представлявший собой мотылька на розе. Это был подарок от мамы. Оливия не нашла в себе силы расстаться с ним, заменив на что-то, более подходящее её возрасту. В ту пору, когда был сделан этот дар, ей исполнилось девять, и её мучили кошмары — следствие развода любимых родителей и нервного стресса, связанного с этим. Мать, видя, как мучается дочь, создала эту лампу. Днём, та была лишь красивым предметом интерьера, но как только наступала пора ложиться спать, мотылёк оживал и всю ночь порхал над цветком, испускавшим тихий свет. Глядя на это сказочное действо, девочка погружалась в спокойный, умиротворённый и глубокий сон.
Помимо этого в комнате был платяной шкаф, доверху набитый одеждой, которая была небольшой слабостью Ливии. Запихивая в него очередную вещь после длительного похода по магазинам, она оправдывала своё расточительство мыслями, что каждая нормальная девушка имеет право на обновление и пополнение своего гардероба. А так же стоящие по обе стороны от окна с выходом на её персональный балкончик и видом на сад письменный и туалетный столы. Стол для занятий был большой, широкий, сделанный из орехового дерева, он достался Оливии от отца, как и новенький компьютер, стоящий на нем, который тот считал оазисом цивилизованности среди средневековья, царящего в доме, а также что без него бывшая жена и её мать превратят Ливию в пещерного человека. Девушка всячески доказывала, что это не так и потихоньку учила бабку и маму работать на компьютере. Вскоре ещё один «двигатель прогресса» появился в библиотеке, и бабушка, лихо стуча по клавишам, общалась по Интернету с другими столь же «продвинутыми» как и она, ведьмами по всему свету. Над столом Оливия повесила книжные полки, заставив их учебниками и любимыми книгами, которые время от времени перечитывала. Туда же она поставила фотографии. Самыми дорогими её сердцу фото были те, на которых она была запечатлена с обоими родителями. Там они выглядели таким счастливыми, и, главное, были вместе. А рядом с семейным фото стояли те, где были засняты Оливия и Сидни в объятиях огромного Микки Мауса в окружении разноцветных шаров в парижском Диснейленде. Туда их вывезли родители подруги на весенние каникулы за примерное поведение… практически примерное поведение и замечательные оценки. Это было одно из самых замечательных событий в жизни девушки, воспоминания о которых всегда появлялись, когда она смотрела на фотографию, дарящую ей ощущение радости.
