Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

— Но из окон, какими бы большими они ни были, видно только одну сторону замка, — резонно заметила царевна.

— А для этого у меня есть магические тарелки, — удовлетворенно сощурился царь. — Смотрите.

Серафима подошла к одной тарелке, другой, третьей…

Все они показывали незнакомые ей места — поле с марширующими по нему крошечными солдатиками, неизвестный город с неприветливыми каменными домами, какую-то широкую реку, лес с буреломом, большую деревню, пустую дорогу, еще один незнакомый город…

Костей с любопытством наблюдал за выражением ее лица.

Она понимала, чего он от нее ждет, и решила не обманывать его ожиданий.

— А скажите, ваше величество, — уверенно глянула она царю в глаз. — Эти ваши волшебные блюда могут показывать все, что угодно?

— Да, — кивнул он и стал ждать продолжения.

— Могу ли я попросить… показать мне…

Серафима заколебалась.

Больше всего на свете ей хотелось сейчас посмотреть на Иванушку, но из уст Елены Прекрасной эта просьба прозвучала бы странно. Посмотреть на мужа Елены — царя Василия? Но если Костей позволит воспользоваться тарелкой только один раз, ей бы не хотелось терять этот единственный раз именно таким образом. Да и вспышка необоснованной ревности нам тут ни к чему. Пока. Показать Лукоморск? Но если Костей увидит на изображении Елену и начнет расспрашивать… Или, еще хуже, все поймет? Ведь, что бы ни говорила Змиулания, различие между ней и настоящей Еленой Прекрасной можно рассмотреть не то что одним глазом, а вовсе закрыв глаза. А корона на Елениной голове тем паче расскажет все в одно мгновение…

Ну, что ж. Из трех зол выберем четвертое.

— Показать мне мою родину. Стеллу.

Костей с удивлением скользнул по ней взглядом, но никак не прокомментировал такое странное решение. Он подошел к ближайшей тарелке, простер над ней руки и забормотал заклинание.

И только тут до Серафимы дошло, что она натворила.

Даже если Костей не знал, как выглядят стеллиандры и стеллийки, то, глянув на изображение, он без труда найдет десять отличий между смуглыми черноглазыми темноволосыми детьми Стеллы и светлокожей сероглазой шатенкой рядом с ним.

Хотя тогда и этих трех отличий будет вполне достаточно.

— …тамам! — закончил он словом-ключом заклинание, и, не успела царевна и слова молвить, как на дне посудины показались голубые горы, сливающиеся с голубым морем на фоне голубого неба. Чуть ближе белела выгоревшая на щедром южном солнце земля с клочками пыльной растительности на ней — то ли травой, то ли кустами, то ли деревьями. На желтом каменистом то ли холме, то ли бугорке стоял то ли храм, то ли стилизованная собачья будка.

— А… поближе… не делается?.. — с замиранием сердца поинтересовалась царевна.

Костей забормотал что-то себе под нос, махнул над блюдом рукой — изображение дрогнуло, поплыло и… пропало.

— Гром и пламя!..

Оказывается, он может ругаться…

— Сейчас сделаю, — буркнул царь, снова повел над тарелкой руками и сердито, но неразборчиво зашептал заклинание.

После завершающего "тамам!" на дне снова появилась Стелла, но об этом можно было догадаться только по цвету моря и гор, на которых не то ползали муравьи, не то паслись овцы, не то воевали люди.

При попытке приблизить картинку она снова пропала, как ее и не было.

— Гром!!!.. — снова выругался Костей и снова забормотал заклинание — с тем же результатом.

— Это попалась негодная тарелка! — смущенно-возмущенно объяснил царь и смахнул бедную посудину на пол, где она и окончила свои дни россыпью осколков.

После этого они перешли к другой тарелке, потом к третьей, к четвертой, у пятой, наконец, задержались, и Костей стал пытаться вызвать крупное изображение родины Елены Прекрасной раз за разом, уже не глядя на Серафиму…

Она окинула быстрым взглядом помещение — оба колдуна — помощника Зюгмы, как представил их Костей, так и стояли, согнувшись в три погибели, обратив к миру свои плечи и затылки.

Царю, увлеченному непредвиденной битвой со своим хваленым оборудованием, тоже было не до нее.

И царевна тихонечко, на цыпочках, бочком-бочком переместилась к стеллажам в центре комнаты.

Она оказалась рядом с полками, на которых были навалены затертые временем бумаги, пергаменты, папирусы и прочие непонятные, но явно предназначенные для записи информации носители. Полка за полкой, от пола до потолка, слова, слова, слова, покрытые пылью и тайнами…

А что-нибудь поматериальнее, интересно, у них тут есть?

Серафима сделала несколько осторожных шагов к следующей секции.

Так, посмотрим, что тут у нас… Вернее, у них…

Так… Кривая, гнутая и пузатая стеклопосуда… плошки с отполированными камнями… связки палочек… пучки перьев… коробки с разноцветными свечами… куча всяких штучек…

Что-то в выражении спины Костея, с которой царевна не спускала один глаз, пока другой обследовал полки в поисках чего-нибудь, на чем будет написано "Надень меня и исчезни", или хотя бы "Съешь меня и проснешься", подсказало ей, что текущая попытка вызвать картинку далекой страны для ностальгирующей царицы Лукоморья будет последней.

— …или штуча всяких кучек?..

Она молниеносно схватила, не глядя, из кучи всяких штучек первое, на чем сомкнулись пальцы — маленькую берестяную коробочку — сунула ее в карман, и через мгновение была уже рядом с Костеем, так что, когда он повернул голову, то первое, что он увидел — разочаровано-снисходительное выражение на лице Серафимы.

— Не получается? Жа-аль… — скроила она печальную мину. — А так хотелось увидеть родную Стеллу, оливковые рощи, сиртаки, чемпионат Мирра…

— Нет, мне это надоело! Проклятая стекляшка! — царь нервно дернул головой, сузил глаз и простер над блюдом руки. Камень на впалой груди ожил и забил фонтаном кровавого света, делая наблюдательный пункт Паука похожим на фотолабораторию.

Изображение на тарелке ожило вместе с камнем, засверкало красками юга, засияло солнцем, плеснуло волнами, орошая мелкими солеными брызгами круглую гальку, пахнуло жарким ветром с ароматом молодого вина, оливкового масла и отходов козьей жизнедеятельности… Все стало таким невыносимо-реальным, объемным, пульсирующим, только протяни руку — и дотронешься, покачнись — и окажешься там.

И вдруг тарелка засветилась, задымилась, заскакала по столу…

Серафима едва успела отвернуться, а Костей — закрыться рукой, как вмиг все великолепие 3-D изображения исчезло в облаке фарфоровой пыли.

— Приношу свои извинения, ваше величество, — проговорил царь, стряхивая с себя останки тарелки — мрачнее мрачного — когда все осело и рассеялось. — Но вам придется довольствоваться только тем, что вы видели. Стелла находится слишком далеко, чтобы приблизить ее больше, чем это позволяет изначальное разрешение тарелки.