Гай Гэвриел Кей - Повелитель императоров

Говорить было трудно. Он прочистил горло.

— Ты… знаешь, что здесь написано? Человек кивнул.

— Теперь сожги его, — приказал он. Он говорил голосом культурного человека.

В комнате стояла жаровня; по утрам еще было холодно. Рустем подошел к ней, сунул пергамент в огонь и смотрел, пока он не сгорел.

Потом оглянулся на человека из Кабадха.

— Я… я думал, что нахожусь здесь в качестве наблюдателя.

Человек пожал плечами.

— Потребности меняются, — ответил он и встал. — Спасибо за помощь, доктор. Уверен, ты справишься с моими… затруднениями. — И вышел.

Рустем долго стоял на одном месте, потом вспомнил, что слуги Плавта Боноса почти наверняка доносят на него, и заставил себя двигаться, снова занялся обычными делами, хотя все изменилось.

Лекарь, давший клятву, должен стремиться лечить больных, вести битву с Азалом, когда Враг осаждает тела смертных мужчин и женщин.

Вместо этого царь, Брат солнца и лун, только что попросил его убить человека.

Важно было скрыть признаки тревоги. Он сосредоточился на работе. Утро проходило, и он убедил себя, что возможность совершить то, о чем его просили, так ничтожна, что его не могут обвинить, если это ему не удастся. Он может так и сказать, когда приедет домой.

Или, правильнее сказать, он почти убедил себя в этом.

Он видел Царя Царей в Керакеке. Невозможно поверить, что Великий Ширван склонен проявлять снисходительность к тому, кто сошлется на трудности при исполнении его приказов.

В маленьком домике Плавта Боноса он закончил прием утренних пациентов и поднялся наверх. Он решил, что пора наложить швы на рану возничего. Теперь у него появились нужные приспособления с зажимами на концах. Он выполнил эту процедуру. Привычно, без всяких усилий. Она не требовала напряжения мыслей, и это было хорошо.

Он продолжал следить, не появится ли зеленый гной, и испытывал облегчение, не видя его. После того как рана заживала в течение нескольких дней, он решил, что пора потуже забинтовать ребра. Пациент во всем ему помогал, хотя и проявлял оправданное беспокойство. Активные, физически сильные люди плохо переносят заточение, как показывал опыт Рустема, а этот человек не мог даже принимать обычных посетителей, учитывая тайну, окружавшую его пребывание здесь.

Бонос приходил дважды под предлогом визита к своему гостю из Бассании, а однажды ночью появился закутанный в плащ человек, который оказался Асторгом, явно важной фигурой среди Синих. Кажется, первый день гонок закончился какими-то печальными результатами. Рустем не спрашивал о подробностях, но в тот вечер смешал более сильное снотворное для своего пациента, отметив признаки возбуждения. К подобным вещам он был готов.

Но не был готов, совсем не был готов к тому, что пройдет по коридору однажды утром, на второй неделе после появления среди ночи возничего, и найдет спальню пустой, а окно распахнутым.

Под флягой с мочой лежала сложенная записка.

«Приходи на Ипподром, — говорилось в ней. — Я обещаю тебе небольшое развлечение».

Фляга была наполнена как положено. Рустем нахмурил брови, бросил быстрый взгляд на жидкость и остался доволен ее цветом. Он подошел к окну, увидел совсем близко от него дерево с толстыми ветками, еще не скрытыми распустившимися листьями. Сильному человеку совсем не сложно перелезть на него и спуститься вниз. А человеку с плохо забинтованными переломанными ребрами и глубокой, еще не зажившей колотой раной…

Посмотрев на подоконник, Рустем увидел кровь.

Внимательно посмотрев вниз, на маленький дворик, он заметил тонкую полоску крови, тянущуюся по камням до выходящей на улицу стены. Внезапно рассердившись, он поднял глаза к небу. Перун и Богиня знают, что лекарь может делать только то, что умеет. Он покачал головой. И осознал, что утро стоит прекрасное. Он решил, что после приема пациентов пойдет на Ипподром посмотреть гонки второй половины дня. «Я обещаю тебе небольшое развлечение». Он отправил гонца к распорядителю Сената с просьбой: не поможет ли ему Бонос достать пропуск?

Конечно, он был очень наивен, хотя его можно извинить, ведь он в Сарантии новичок.

Плавт Бонос к тому времени уже находился на Ипподроме, в катизме — императорской ложе, как сообщил ему по возвращении слуга. Сам император присутствует на утренних гонках, а в полдень удалится, чтобы заняться более важными делами во дворце. Распорядитель Сената останется там на весь день как представитель государства.

«Более важные дела». Из гавани доносились крики, стук молотков, они были слышны даже так далеко, у самых стен со стороны суши.

Корабли готовят к выходу в море. Говорят, что здесь и в Деаполисе за проливом собрались две тысячи солдат — пехотинцев и кавалеристов. Столько же скопилось в Мегарии, на западе, как сказал Рустему один пациент несколько дней назад. Империя явно стояла на пороге войны, вторжения, чего-то неописуемо драматичного и волнующего, хотя пока ни о чем не было объявлено.

Где-то в Городе занималась своими обычными делами женщина, которую Рустему велели убить.

Восемь тысяч сарантийцев собрались на Ипподроме смотреть на гонки колесниц. Интересно, подумал Рустем, будет ли она там?

Глава 9

Криспин начинал работать над изображением своих дочерей на куполе, и его охватило настроение, которому не хотелось подбирать определения. Но в то утро императрица Сарантия явилась за ним и увезла его посмотреть на дельфинов, резвящихся среди островов в проливе.

Когда Пардос, который работал рядом с ним, тронул его за руку и показал вниз, он опустил взгляд и явственно ощутил присутствие Аликсаны. Он снова на мгновение перевел взгляд на Иландру, на то место, где разместил ее на куполе, чтобы она стала частью этого святилища и его образов. Потом посмотрел на пустое пространство рядом с ней, на котором ему предстояло изобразить дочерей, создать их своей памятью и любовью. Он даст дочерям другой облик, из света и стекла, как Зотик давал душам телесную оболочку искусственных птиц при помощи своей алхимии.

Стоящий у перил Пардос бросал тревожные взгляды вниз, потом на Криспина, потом снова вниз. Его ученик — а теперь напарник — пробыл в городе менее двух недель, но уже хорошо понимал, что значит заставлять ждать императрицу на мраморном полу внизу.

Криспин вместе с архитектором Артибасом в течение зимы получил приглашение на два больших пиршества в Аттенинском дворце, но не беседовал с самой Аликсаной с осени. Она один раз приходила сюда и стояла тогда почти на том же месте, где стоит сейчас, чтобы посмотреть на то, что делают на куполе. Он вспомнил, как спустился к ней и ко всем остальным.