Людмила Гетманчук - Шерше ля фам, или Возврату не подлежит!

Его слова после оскорблений Грэга прозвучали сладчайшей музыкой. Но если честно, я их не оценила. Просто была не в состоянии. Фразы насчет того, что меня стоит поиметь как служанку и забыть, жгли каленым железом уязвленную душу.

— Будущей, — не удержалась я. Скрывая набежавшие слезы, протянула ладошку и расщедрилась: — Меня можно Саша. — Развернулась к новоиспеченному жениху: — Тебя это тоже касается, Аденечка!

— Как ты меня назвала? — оторопел канцлер, отодвигаясь от меня.

— Ну… — задумалась я. — Наверное, ласково. Посуди сам, не Адеша же или Адуля тебя называть.

Леон еле сдерживал смех. Откашлялся и внес предложение:

— Можно еще Адуся!..

— Я тебе страшно отомщу! — завредничал маркиз. — Вот не продлю тебе ежегодную льготу на налоги, будешь знать!

— Не имеешь права, — добродушно усмехнулся герцог. — Во-первых, ты нарушишь королевский указ; во-вторых, пострадаешь в первую очередь сам, как получающий значительную часть дохода с майората Триммов.

— Выкрутился, — незлобиво попенял канцлер. — Вот незадача! И ущемить тебя нечем!

— Я сейчас могу снова расстроиться, — шутливо надула я губы, отодвигая обиду в сторону и собираясь начать складывать свою разбитую жизнь заново.

— Только не это! — запустил в меня салфеткой маркиз. — Согласен на Адусю!

— О Пресветлая! — закатил глаза Леон. — Саша, что такое ты сделала, чтобы получить такую привилегию, которой я не имею с момента его рождения?

— Оттрубила в ледовом аду двести лет, — сообщила я на полном серьезе. Спросила: — Кто платит за помолвку?

— Корона, — поведал мне герцог, подмигивая.

— Тогда пошли опустошать казну! — скомандовала я. — Мою помолвку нескоро забудут!

И как я была права!

ГЛАВА 32

Я не верю в это, а в общем — покажите. Мне как-то показывали, но я не верю этому.

Его высочество Грэг, не реагируя ни на чьи приветствия или окрики, стремительно прошел в собственную спальню и приказал никого к нему не впускать.

После чего кронпринц, прямо в уличной одежде и сапогах, завалился на кровать и пролежал не двигаясь много часов, вытянув руки по швам и бессмысленно пялясь в потолок. Он не откликался на просьбы слуг и не отвечал на стук придворным кавалерам. Не стал разговаривать даже со старушкой-кормилицей.

Необычный душевный настрой сына очень встревожил отца. Король, не дождавшись никаких положительных изменений в его состоянии, в конце концов вместо лекарей заявился к нему сам.

— Мануэль, ты хоть понимаешь, что ты натворил? — произнес он после того, как по его указанию взломали дверной замок.

— Понимаю, — хрипло откликнулся наследник.

— Какая девушка способна простить после того, что ты прилюдно устроил? — дожимал отпрыска венценосец.

— Никакая, — севшим голосом ответил сын, все еще глядя в потолок.

— Тогда зачем?..

В ответ — молчание.

— Их договоренность была сугубо политической акцией, без любви или теплых чувств, просто удачный повод официально отказать айрам, это ты понимаешь?

— Понимаешь… — эхом отозвался сын. — Теперь — понимаешь…

— Нет, ты выслушай меня внимательно! — разъярился отец. — Согласно документам, которые скоро будут подписаны, твоя возлюбленная будет числиться невестой двоюродного брата минимум год, максимум — пять лет. Ровно столько времени требуется, чтобы закончить эту вашу Академию. И ты можешь — нет, обязан! — извиниться. Как хочешь: хоть на брюхе ползай, хоть цветами заваливай, хоть шарады разгадывай — но попроси у девушки прощения! И если она любит, то не сразу — но простит!

— Отец, признайся честно! Ты сам бы простил? — потухшим голосом спросил Грэг, отвернувшись к стенке.

Король поперхнулся.

— Я бы — не простил! — признался честно. Подумал и вкрадчиво добавил: — Но видишь ли… женщины — они другие. Если она тебя любит и ты сумеешь найти слова, чтобы переубедить, — простит. Не сразу, но простит. А уж как дальше… зависит от вас.

Грэг повернулся и посмотрел на родителя с глубокой безнадежностью.

— Я со своей стороны торжественно обещаю тебе сделать все возможное, чтобы после помолвки брак между Александрой гер Мориз и Аденом гер Шантэ гер Тримм состоялся как можно позже, а лучше — вообще никогда, — не отводя взгляда, посулил его величество, приложив правую руку к сердцу. Мягко подтолкнул к действию: — Вставай, сын, у тебя много дел. Жизнь не закончена.

Грэг все еще лежал молча и без движения.

— Вставай и сделай все, чтобы твоя девушка не досталась другому, или ты не мой сын и в тебе не моя кровь! — громоподобным голосом рявкнул король. Уже тише добавил: — И… сынок, не дури больше. Я вижу, что она тебя с ума сводит, ты буквально одержим ею…

Принц беззвучно вздохнул.

— Но! Если не хочешь выглядеть в ее глазах распоследним негодяем — что бы ни случилось, держи себя в руках. Милостью Пресветлой Царицы тебя заклинаю, слышишь! — как бы тебе тяжело ни было, все равно держи себя в руках. Ты будущий король! Даже твоя собственная смерть — не повод превращаться в скота, — закончил свою речь его величество. Внимательно посмотрел на сына и добавил: — К тому же ты своей выходкой сильно подставил девочку. Теперь все, включая айров, знают, что она — Спящая. Как ты думаешь — к чему это может привести?

Грэг приподнялся, сел и вслепую, трясущимися руками начал расстегивать камзол.

— И не сердись на двоюродного брата. Девочка изначально действительно из их семьи, а он перед тобой ни в чем не виноват, — напомнил венценосец и с достоинством удалился.

По знаку короля в спальню вошел камердинер и помог принцу переодеться. Его высочество наскоро умылся и поспешно вышел во двор, попутно отказавшись от еды и сопровождения.

Неделя перед помолвкой прошла напряженно и очень весело.

Пока меня мучили портнихи, графиня держала круговую оборону. Дома нас осаждали оборотни и маги. Причем действовали эти две бандитские группировки очень слаженно.

Если айры ломились с цветами и подарками в дверь, то маги подсылали магических голубков в окна. Если оборотни меняли тактику и лезли на балконы, зажав во рту розочку и нацепив на себя несколько предназначенных мне побрякушек, то маги долбили парадный вход под предлогом проведения экзамена на профпригодность.

В результате в особняке графини каждый день раз по восемь меняли входные двери, стеклили окна и убирали пожеванные цветы под балконами. Внутри особняка стоял вселенский стон и, как горох из дырявого мешка, сыпались разнообразные проклятия.