Людмила Астахова - Бог из машины

Эсмонд шагал широко и размашисто, стремясь как можно скорее выбраться на улицу, но сделать это оказалось не так-то просто. Вся масса перепуганного народа по какой-то непонятной причине устремилась внутрь храма. Форхерду пришлось изрядно поработать локтями, чтобы пробиться к дверям.

– Что случилось? – спросил он у храмового стража – рослого парня-ициарца, который из последних сил пытался сдержать напирающую толпу.

Пришлось кричать во всю глотку, чтобы тот расслышал хоть слово в какофонии воплей.

– Светопреставление, преподобный! Страшный ужас – что такое творится!

И вправду! Над Ициаром собрались, должно быть, все тучи этого мира. В полдень стало темно, как ночью, только гораздо страшнее. Сумерки каждую минуту взрезались ветвистыми щупальцами молний, а дождь так и не шел.

И в этот момент из клубящейся черной круговерти над храмом ударила молния. Да прямо по каменной кладке двора. Ослепительно белый корень, которым проросло через тучи небесное древо божественного гнева. На какое-то время диллайн ослеп. А следом громыхнул гром, полностью оглушивший эсмонда.

«Алезандез! Сдох, не довершив ритуал! Проклятье!» В гудящей тишине, поселившейся в голове Форхерда, отчаянные мысли бились точь-в-точь будто кони в горящей конюшне. Неоконченное колдовство, тем паче такое могущественное, какое призывал ициарский предстоятель, теперь обернулось против города и горожан. Предвечному все равно, на кого обрушивать свою мощь. Так твердили священные книги, но теперь-то стала понятна истинная причина. Паровому молоту тоже безразлично, по чему именно бить – по металлу или по пальцам неловкого кузнеца.

Слух вернулся быстро, но первым, что услышал тив Форхерд, был истошный крик:

– Горим! Пожар! Крыша горит!

И перепуганные люди бросились из храма прочь. Диллайн подхватила живая волна из разгоряченных тел и понесла в сторону площади. Сопротивляться бесполезно, пытаться вырваться – тем более. Мужчины и женщины за несколько мгновений уподобились стаду неразумных животных, они бежали, кричали, топтали упавших и сами падали.

Каким-то чудом Форхерду удалось остаться на ногах. Толпа унесла его от горящего храма, но называть это спасением было бы преждевременно. Вокруг горели дома, в которые попали молнии, и ветер только сильнее раздувал пламя. Черный едкий дым окончательно застил небо, и беспросветная тьма окутала Ициар. И когда не стало видно, где опасность и куда бежать за спасением, люди остановились. Женщины голосили, мужчины молились, кто-то просто лег на землю и приготовился встретить смерть.

– Мы верим тебе! Мы молим тебя! Мы вверяем тебе души свои! – скулил рядом с тивом Форхердом какой-то толстяк-полукровка.

Яркие вспышки молний на короткий миг освещали его мокрые, трясущиеся щеки и блестящие темные пуговки глаз, наполненные слезами.

– Прими под руку, заслони и пощади нас, Предвечный!

Остальные слова канона потонули в оглушающем раскате грома. Словно небесная твердь разломилась, словно все три луны рухнули на землю.

«Как же! Жди! Верят они, молят и вверяют души! – разозлился вдруг Форхерд. – Нужна ему ваша вера, как же!»

– Помоги! Помоги! Защити!

Толстячок захлебывался словами молитвы и в отчаянии бил себя маленькими, почти детскими, пухлыми кулачками в грудь, как в барабан.

– Я верю, я верю, я верю!

И бывший… Да, теперь уже совершенно точно бывший тив не выдержал. Не смог больше видеть эту вопиющую несправедливость. Такая искренняя, слепая вера обращена была в никуда, в пустоту, на никогда не бывшее живым и одухотворенным – на машину.

Форхерд схватил обывателя за плечо, рывком развернул к себе и заорал прямо в лицо:

– Он не слышит! Ему все равно! Он никогда не слышал! Никогда не помогал! Ночной горшок, в который ты справляешь нужду, и тот любит тебя больше. Ты это понимаешь?

Мужик ошалело вытаращил на сумасшедшего тива темные, совершенно не диллайнские глаза.

– Да как вы…

– Как я могу? Я могу! Я имею право! Это он, – диллайн ткнул пальцем в ворчащую черноту над головой. Будто выпустил стрелу во вздувшееся громами и молниями пузо небесного чудища, поглотившего солнечный свет. – Это он не имеет никаких прав! Он – не бог! Он – мясорубка!

– Преподобный…

Ну, конечно же! На Форхерде до сих пор болталось торжественное облачение. Тогда он бросился срывать с себя расшитые серебром тряпки, выдирая с мясом пуговицы. Двойные швы трещали, но поддавались. Диллайн никогда не жаловался на отсутствие силы в руках.

Собравшиеся вокруг отступника люди начали осторожно расползаться в стороны. Молнии перестали бить, не гремел гром и не дул ветер, лишь тихонько потрескивал накаленный до предела воздух. Сейчас! Сейчас Предвечный покарает хулителя! Сейчас в безумного тива вонзится самая большая молния, Предвечный испепелит сумасшедшего на месте.

Фанатичные и богобоязненные ициарцы в том нисколько не сомневались. Только потому и не бросились на отступника и не разорвали его на части.

А Форхерда прорвало. Он выкрикивал самые грязные ругательства, насмехался, проклинал, топтал обрывки облачения и плевал на них.

– Ты – не бог! Ты всего лишь огромная мясорубка, такая же, какая есть у каждой домохозяйки. Это я тебе говорю, Форхерд Сид!

– Богохульник! – робко крикнула какая-то женщина.

– Да! – радостно отозвался он. – Я – богохульник! Я плюю на вашего Предвечного! Тьфу на него!

В разорванной одежде, всклокоченный, кривляющийся, с горящими, точно свечи, глазами, он казался существом, восставшим из неведомых, запредельных бездн.

– Насрать мне на вашего Предвечного!

– Он…

– Что – он? Покарает? Как бы не так! Ничего он мне не сделает. Ни-че-го! А знаете почему? Потому что в каменную стену можно плевать, на нее можно мочиться, она всего лишь стенка, стопка скрепленных раствором камней, и все!

Форхерд запрокинул голову:

– Ну же? Где твое наказание? Я, Форхерд Сид, зову тебя отныне Ночным Горшком и Выгребной Ямой. Что ты сделаешь мне за это?

Тишина была ему ответом. Мертвая и безжизненная, как и сам Предвечный.

– Давай! Я же плюю на тебя! Покарай!

Холодная капля упала на лоб диллайна, потом вторая, третья… Пошел дождь. Сильный, практически ливень. И все! Просто дождь.

Вода потекла по грязному закопченному лицу Форхерда, волосы, которые были присыпаны кирпичной пылью, облепили череп, мгновенно промокла насквозь одежда, но ничего страшного с ним не произошло.

– Я так и знал, – сказал он крайне разочарованно. – Я так и думал.

А ведь до последнего надеялся, что ошибся, что обманули глаза, и оскорбленный бог закономерно обратит его в кучку пепла.

– Запомните, что я вам сказал, и не говорите потом, что не слышали. Ибо слышали и видели! Он ничего не может, только жрать ваши души.