Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — пфальцграф

— Эх, — сказал я, — нет у вас уважения к ценности жизни…

— Что жизнь, — изрек Митчелл глубокомысленно, — если ее не прожигать — она сгниет.

Растер захохотал, сказал с удовольствием:

— Точно сказано! А когда не спишь, а вот так в седле, то жизнь всегда дает шанс изменить себя к лучшему. Правда, паршиво, что никогда об этом не говорит…

— Жизнь — штука хитрая, — подтвердил Митчелл, — поэтому удобный случай подворачивается, как правило, в самый неудобный момент. Вот помню как-то… нет, хоть тут и нет дам, но все равно, мы же не простолюдины, чтобы о таком рассказывать…

Сэр Растер покосился в мою сторону.

— Надо жить, как вот сэр Ричард: мечется между троном и виселицей! Ему не скучно. Митчелл вздохнул:

— Жизнь у нас, конечно, не удалась, но в остальном все прекрасно.

— Мне тоже кажется, — согласился Растер, — что вся моя жизнь — это несчастный случай, растянутый на десятилетия. Вчера я вообще хотел покончить жизнь самоубийством, но не нашел повода!

Они похохатывали, все чаще поглядывали на меня, приглашая присоединиться к легкому разговору.

— Если вы не смогли сделать свою жизнь прекрасной, — изрек наконец я, — значит, жизнь сделала вас.

Небо красное, словно после гигантского пожара, даже облака выглядят застывшими шарами огня. Далекая горная гряда темная, горят красным только ребра, но вода в реке, через которую идем по мелководью, удивительно голубая, даже синяя, насыщенно-синяя. С берега на воду падает тень, в том месте она темно-зеленая, зато здесь от наших ног настолько радостно-синяя, будто ее освещает другое солнце.

Я привстал в стременах.

— Вон там, — спросил у всезнающих искателей приключений, — и есть владения сэра Тирола? Или мы проехали мимо?

— Он, — заверил сэр Растер. — Хранитель старых традиций…

— Отлично, — ответил я с облегчением, — заночуем в замке, а не под открытым небом.

На ровном месте, вдали от горных кряжей и даже холмов, угрюмая и потрепанная временем башня высится среди полуразрушенных стен и заброшенных построек, единственная уцелевшая Бог знает с каких времен. При короле Утерлихе, как начал с удовольствием рассказывать Растер, в стране воцарился мир и длился — невиданное дело! — почти двести лет, из-за чего решили, что надобности в каменных крепостях больше нет, потому по всей Армландии… тогда она звалась как-то иначе, запамятовал, строили обычные удобные дома. Только некая большая семья по-прежнему обитала в этой неудобной и сырой крепости, заслужив прозвище помешанных чудаков.

Но однажды на страну нахлынули дикие орды. Конные племена настолько быстро завоевали королевство, а за ним еще и еще, пока не расшибли лбы о Хребет, что мало кто успел оказать сопротивление. Кочевники подвергли королевство страшному разгрому, увели в неволю сотни тысяч ремесленников, длинными вереницами тянулись караваны молодых девушек — их уводили на потеху в страну победителей, и только эту крепость кочевники так и не смогли захватить, а семья, владевшая крепостью, дала приют почти всем своим крестьянам.

Кочевники ушли, когда защитники уже отчаялись удерживать крепость. Кочевники, правда, и не пробовали брать ее приступом, даже не выставили пикеты, но все равно трудно было добывать пропитание в разоренной стране во время коротких вылазок. Однако, едва кочевники ушли, именно эта крепость и стала центром собирания земель. Лишь столетия спустя, когда снова заселили опустошенные земли, крепость начала терять свое значение, а окончательно перестала быть центром, когда оформились молодые и свирепые королевства.

— Понятно, — сказал я, — порфироносная вдова…

— Как, простите?

— У жителей тлеет чувство оскорбленной гордости, — сказал я. — Комплекс петербуржцев. Ладно, договоримся… может быть.

Подъезжая ближе, рассмотрели, что башня не совсем башня, что обычно служат лишь сторожевыми вышками, а массивная, просторная, настоящий каменный дом, разве что поднятый на высоту седьмого-восьмого этажа. Если остальные здания, от которых только каменные пеньки, когда-то соответствовали, то это была настоящая крепость…

Митчелл как уловил мои мысли, сказал с видом умудренного профессионала:

— Такая крепость несокрушима, но содержать дорого. Больших нашествий нет, а при местных стычках отсидятся и в этой башне.

Сэр Растер добавил уважительно:

— Она сама по себе крепость!

На крыше, украшенной зубцами, что означает статус большой крепости, появился человек, налег животом на каменный край между зубцами. Мы подъехали и остановились, рассматривая тяжелую, окованную металлическими полосами дверь, а он с высоты рассматривал нас.

Наконец Растер заорал:

— Что пялишься? Открывай ворота, дурень! С крыши ответили саркастически:

— Вот прям щас?… Кто такие? Сэр Растер грозно прокричал:

— Разуй глаза, дурак! Штандарт не видишь? Это гроссграф Армландии!… И сюзерен твоего хозяина, понял?

С крыши после паузы донесся размышляющий голос:

— Гроссграф? А че это?…

— Не твое дело, дурак! — рыкнул Растер, повышая голос. — Открывай! Рассуждать он будет о генеалогии, скотина немытая…

Человек на крыше хмыкнул, но отодвинулся, а затем исчез вовсе. Мы терпеливо ждали, сэр Растер раздраженно сопел, наконец и Митчелл сказал негромко:

— Я бы сказал, что пора уже спуститься.

— Да чего спускаться, — буркнул Растер, — всего-то крикнуть вниз.

— Совещаются? — предположил я.

— О чем? — удивился Растер. — Прибыл сюзерен! Ворота должны открыть немедленно. Ни о чем не спрашивая.

Я вздохнул:

— Это верно. Подождем еще чуток.

Сверху раздались голоса. На крыше появилось уже несколько человек, зубоскалили вполголоса, рассматривая нас. Растер рычал, медленно наливаясь кровью, Митчелл хмурился.

Я положил руку на молот.

— Что ж… придется напомнить, что пришли люди, облеченные властью.

— Вот-вот, — сказал Растер обрадованно.

— А власть — это сила, — сказал я.

Молот с такого расстояния даже не перекувырнулся: грохот, оглушительный треск. Во все стороны брызнули белые щепки. С визгом разлетелись железные полосы, на лету скручиваясь в спирали.

В каменном здании на месте ворот образовалась широкая дыра. Одна створка сохранила пару обломанных досок, раскачивается на железных скобах, другая усеяла щепками все вокруг.

Растер и Митчелл застыли в седлах, еще не видели, как бьет молот, лица посерели, а глаза одинаково выпучились. Я поймал и повесил на пояс, неспешно вытащил меч и пустил коня в проход.

В просторном полутемном помещении к стенам прижимаются насмерть перепуганные люди. Я проехал на середину зала, копыта Зайчика стучат, как кастаньеты великанши, обнаженный меч блестит холодно и зловеще.