Елена Звездная - Настоящая черная ведьма

В какой-то момент колеса загрохотали по булыжникам, выстилающим площадь, после двуколка подъехала к мэрии. Мэр все так же бережно отнес меня на второй этаж, в свою спальню, осторожно уложил на постель. А затем, подойдя к шкафу и открыв его, несколько минут перебирал черные пузырьки. Вернулся ко мне с одним из них, взглянул в мои глаза и предупредил:

— Вы уже пили это зелье, госпожа Герминштейн. Оно просто восстановит ваши силы. Об ужине я распоряжусь. Отлежитесь час и можете возвращаться к себе, задерживать я не буду.

И, подойдя, он молча влил жидкость мне в рот, после надавил на шею каким-то странным образом, вынудив проглотить зелье. А затем, сев рядом, просто ждал, ссутулившись и глядя в пол перед собой. Не прошло и пяти минут, как я смогла пошевелить рукой.

— Вот и замечательно, — господин Вегард поднялся. — Я позову кого-нибудь, чтобы посидели с вами. Думаю, госпожа Торникай уже должна была вернуться. Отдыхайте, госпожа ведьма.

И, не глядя на меня, мэр пошел к выходу из спальни. Он уже открыл дверь, когда я смогла наконец найти в себе силы и хриплым шепотом позвала:

— Джонатан…

Остановился. Все так же не глядя на меня. Затем медленно повернулся, темно-карие глаза с тоской посмотрели в мои, и ловец тихо спросил:

— Что, Аэтелль?

Я приподнялась, не отрывая от него взгляда, но ничего не смогла сказать. Слова, какие-то бессмысленные обрывки проносились в сознании, но выговорить хоть что-то я…

— Мне не стоило говорить о том, что я испытываю к тебе, — мэр грустно улыбнулся, — сейчас ты бы не чувствовала себя обязанной.

Я и… не чувствовала. Чувств было много, и очень разных, и ситуация почему-то до крайности бесила, но вот обязанной себя точно не ощущала. Я…

— Джонатан, — каждый звук давался с трудом, — просто… к сведению… — откашлялась, ощущая сладость зелья в горле. — Если ты… еще раз… еще хоть раз… — И неожиданно четко и громко: — Я тебя сама убью!

Ловец потрясенно вскинул бровь, несколько ошарашенно глядя на меня.

А я больше ничего не смогла сказать, просто смотрела на него глазами, полными слез, и совершенно ни слова не могла произнести. Он стоял еще всего секунду, а затем решительно захлопнул двери, подошел и, склонившись надо мной, хрипло произнес:

— Я ведь смертный, ведьма.

Не хочу об этом думать. Не хочу, не буду и даже не собираюсь.

И повинуясь какому-то совершенно неправильному и нерегламентированному чувству, я обняла его, четко осознавая только одно — безумно хочу, чтобы он меня снова поцеловал. Джонатан сжал в объятиях. Крепко-крепко, а затем рывком пересадил к себе на колени, сев на постели, и продолжал крепко-крепко обнимать. И как-то даже не сразу я расслышала его тихое:

— Зачем ты потащилась к Грехен, Аэтелль?

Можно было бы не отвечать и даже ничего не говорить, но, уткнувшись носом в шею Джонатана, я прошептала:

— За советом…

Сжал крепче и чуть громче спросил:

— За каким советом?

Меня трясло, все никак не могла успокоиться, и страшно было вовсе не за себя… я до ужаса перепугалась за Джонатана. И в свете этого даже не имело значения, что я начала все ему выкладывать.

— Орден Света и беломагическая рожа, — судорожно вздохнула, прижалась сильнее. — Там, в усадьбе Амански, я использовала заклинание из белой магии…

Нервно сглотнула, ощутив, как рука ловца начала успокаивающе гладить по спине.

— Я так понимаю, это было то самое заклинание, что не раз применяла белая магианна госпожа Анарайн?

Кивнула и снова уткнулась носом в его шею… Ну и что, что я черная ведьма и мэр меня бесит?! Сейчас не хотелось совершенно думать об этом. Мне просто нравилось сидеть в его объятиях, нравилось, как он меня гладит, и я была безумно счастлива, что он жив… И в свете этого уже было абсолютно не важно, что впереди ждала схватка с Арвейном, схватка не на жизнь, а на смерть, потому что сдаваться я не собиралась, и не важно, что противостоять придется и тому белому, что является моим отцом, не важно даже то, что Грехен оказалась… не просто злой черной ведьмой, а чем-то злобным и мерзким… Все стало каким-то незначительным в объятиях мэра Бриджуотера, пусть даже он и простой смертный.

— Телль, — ласковый с хрипотцой голос, — у ордена претензии к белому заклинанию?

Я подняла голову и посмотрела в его глаза. Все-таки у него удивительные глаза — глубокие, словно затягивающие в омут, и в то же время на редкость умные и проницательные… Глаза, от которых не хочется отрывать взгляд и взгляд которых совершенно не хочется терять…

И словно сами собой с губ полустоном срываются слова:

— У меня договор с моим демоном, и до его исполнения я не могу со смертным… — оборвала себя на полуслове.

Господин мэр улыбнулся. В его улыбке были спокойствие и уверенность, затем он тихо сказал:

— Я разберусь с твоим демоном.

И я почему-то даже поверила. Нет, умом понимала, что это невозможно, Джонатан всего лишь смертный, а Гернаримарнахр — он демон, но… все равно поверила. И гораздо тише продолжила:

— Если я свяжу себя со смертным до рождения дочери, совет верховных объявит меня вне закона и мой источник погасят.

Джонатан улыбнулся чуть шире, наклонился, коснулся губами кончика моего носа и уверенно произнес:

— Я разберусь с вашим черноведьминским советом.

Удивленно посмотрела на него, отстранилась и уже несколько настороженно сообщила:

— Существует вероятность, что я действительно биполярна, то есть практически… белая, — последнее слово произнесла, содрогнувшись от омерзения.

Нет, даже предполагать, что я белая магианна, не хотелось совершенно. Это же просто отвратительно.

— И я…

Договорить Джонатан мне не дал. Улыбнулся так, что я утратила дар речи, наклонился, поцеловал столь головокружительно, что и слов у меня уже не осталось, чуть отстранился и, глядя мне в глаза, произнес:

— Я разберусь с орденом, Телль. И с мэтром Октарионом. И за советом тебе следовало пойти не к старой карге, а прямиком ко мне.

Легкое недоуменное напряжение, охватившее меня после такого заявления, внезапно усилилось. Сев ровнее на его коленях, я с некоторым недоумением посмотрела на мэра, но вспомнила почему-то поведение белого. Беломагическая рожа ведь пришел договариваться. Не приблизился, не попытался даже тронуть, не орал, а пытался надавить исключительно морально… И это его «Хочу сейчас! Без проволочек, задержек и насильственного укладывания тебя в супружескую постель. Я хочу тебя настолько, что готов нарушить правила ордена и сохранить твой черный источник! Я даже готов согласиться на то, чтобы одна из наших дочерей была черной! Все что пожелаешь, Телль, я готов практически на все». И как бы ни бесил меня мэтр Октарион, именно сейчас я задумалась над вопросом — а с чего это белый вообще пришел о чем-то договариваться?