Денис Чекалов - Между двух войн

– На штурм! – раздался громкий крик из-за садовой стены. – Арбалетчики!

– И всем-то здесь надо повторять, – в бешенстве прорычала Франсуаз.

Она со всех сил пнула бегемота ногой в ту часть тела, на которой он обычно сидел. Седрик повалился вперед, словно сбитая с человека шапка.

Маленький хвостик на мгновение мелькнул под распахнувшейся туникой.

Восемь стрел вонзились в стволы тисов по обе стороны от нас.

– Давай, – приказала девушка.

Я должен был войти следующим, поскольку нес на руках Найваю. Но я не собирался оставлять Франсуаз по эту сторону Врат, пусть даже на пару секунд.

Я втолкнул девушку впереди себя и лишь потом шагнул между огненными створами.

Обернувшись, я затворил их за нами.

22

Холодный, влажный воздух болота показался мне приятным после удушливой жары, царившей в Курземе.

Мне нравится, когда холодно и влажно; возможно, мне следовало родиться лагунным драконом, стегоцефалом или, по крайней мере, большой лягушкой.

С наслаждением вдохнув освежающий воздух, я осмотрелся. К моему полному удовлетворению, я выглядел именно так, как полагается настоящему герою. Таким его изображают на обложках дешевых книжек.

Я стоял, расставив ноги, со спокойной уверенностью смотрел в камеру, а на моих руках возлежала спасенная красавица – как положено, без сознания и почти полностью обнаженная.

Все остальные персонажи лежали в грязи у моих ног.

Мне это понравилось.

Больше всех досталось, разумеется, бедняге Седрику. Мало того, что он сам, будучи упитанным гиппопотамом, глубоко погрузился в грязь, так еще Франсуаз упала прямо на него, изобретя тем самым новый глагол – прибегемотиться.

Франсуаз умеет делать в воздухе тройное сальто и прыгать так далеко, словно законы тяготения на нее не распространяются. Но я знаю, что это не так, поскольку мне не раз приходилось носить ее на руках.

Демонесса вогнала Седрика в жидкую топь так глубоко, что на ум невольно приходило сравнение с молотком и гвоздем. Один хороший удар – и гвоздь в дереве по самую шляпку.

Дервиш сидел поодаль – будучи легче Седрика, он пролетел дальше.

– Друзья, – с великодушной доброжелательностью произнес я. – Грязевые ванны весьма полезны для здоровья. С этим никто не спорит. Они смягчают кожу и способствуют релаксации. Но, может быть, развлечетесь этим позже?

Франсуаз поднялась, нещадно попирая Седрика ногами. Она наградила меня полным бешенства взглядом и лишь после этого сошла с бегемота.

Седрик, когда ему удалось приподняться на лапах, долго отплевывался, изрыгая ошметки тины.

Рот бегемота оказался, таким образом, занят, Фран­суаз же задохнулась от бешенства. Она не стесняется в подобной ситуации давать волю рукам, но не при по­сторонних.

В результате единственным активным тенором в хоре оказался дервиш.

– Грязная демоница, – буркнул он.

Надо сказать, что единственными по-настоящему чистыми здесь оказались мы с Найваей. Я вошел в астральные Врата, а не был в них брошен.

Франсуаз отделалась комьями грязи, которые вылетели из-под Седрика. На ее черной куртке они были не видны. Так что эпитет «грязный» скорее мог относиться к дервишу и гиппопотаму.

– Как ты смела кощунствовать в саду минарета?!

Трудно спорить с тем, что растворить Врата Преисподней возле храма – это оскорбление веры. Но Фран­суаз никогда не спорит, она либо не слушает, либо лупит оппонента лицом об стол.

– Ладно вам, дервиш, – бросила она.

В таких случаях я обычно подаю девушке носовой платок, чтобы она могла привести себя в порядок, но мои руки были заняты полуобнаженной Найваей.

Франсуаз бросила на меня бешеный взгляд и присоединила еще одну строчку к списку моих прегрешений.

Затем вынула платок из-за отворота куртки и принялась вытирать заляпанные ноги.

Я передал Седрику Найваю, и он поспешил принять ее. Озабоченная физиономия добродушного бегемота без слов говорила о том, что я не умею заботиться о маленьких девочках.

Дервиш подковылял к демонессе. Он еще не совсем пришел в себя после головокружительного полета.

– Я сказал, что не возьму вас сюда, – вымолвил он голосом, дрожащим от сдерживаемого негодования.

– Вы вообще много болтали, – бросила девушка. – А надо действовать.

Убедившись, что грязь более не мешает мне восхищаться ее стройными ногами, Франсуаз отбросила в топь намокший платок и сказала:

– Нам в ту сторону.

– Нет, – произнес дервиш. – Мы никуда не пойдем, пока все не выясним.

Франсуаз уперла руки в боки и посмотрела на святого отца сверху вниз.

Она обладает удивительной способностью смотреть сверху вниз даже на тех, кто гораздо выше нее. Я полагаю, секрет этого умения в ее непробиваемой самоуверенности.

Девушка взирала на дервиша так, как великан может смотреть на разбушевавшегося крошку полугоблина.

– Ладно, – произнесла она. – Я вам не нравлюсь. Это ваше дело. Но мы пойдем вместе. Жизнь девочки дороже, чем ваши моральные принципы.

С каждым словом ее экспрессия нарастала, так что два заключительных слова она произнесла с таким нескрываемым отвращением, словно речь шла о тараканах или кишечных червях.

– Хорошо, – вымолвил дервиш. – Я скажу все, что давно должен был сказать.

То, как сухо и бесцветно звучал голос святого учителя, выдавало чувства, бушевавшие на самом деле в его душе.

Глаза Франсуаз вспыхнули, казалось, еще мгновение, и из них посыпятся искры, и займется тростник, и все вокруг охватит вихрь бушующего пламени.

– Только человек с чистой душой может входить в астральный скол, – произнес дервиш. – А тем более вступать в пределы Верхнего болота.

Бегемот Седрик тронулся с места, его толстые лапы громко зашлепали по влажной земле.

Он остановился, лишь когда вместе со спящей Найваей оказался за спиной дервиша. Оттуда он посмотрел на Франсуаз и больше не отрывал от нее взгляда.

Лицо Франсуаз стало мрачным. Было очевидно, что демонесса собирается идти дальше, даже если ей придется для этого снова втоптать в грязь и Седрика, и самого его хозяина.

– Мне известно, что люди сами отдают свои души демонам, – молвил дервиш. – Но это не делает вас менее отвратительными. Недостойно пожирать чужие души. Питаться за счет других. Это непорядочно.

Франсуаз не мастерица вести философические споры.

Мне кажется, причина этого в том, что человек может либо говорить правильные слова, либо что-то делать, и первый же его поступок пойдет вразрез с его речами.