Юлия Сергачева - Элемент движения

Даже мошкара, кажется, зазудела тоном выше.

Небольшой поселок притаился под купами тощих выветренных скал, смахивающих на корявые деревья. Зато настоящих высоких деревьев на этой стороне разлома не было видно вовсе.

— Садоводство у вас не в почете? — простонала изнывающая от жары Элия, обмахиваясь полой куртки.

— А не растут. — Веха оценивающе прищурился на стоявшее в зените солнце. И не совсем понятно пояснил: — Траве — что? У ней корни короткие. Да и кусты еще держатся. А вот деревья каменеют…

Домики в деревне прятались под широкими плоскими крышами, зелеными от разведенных огородиков. Почти к каждой крыше прицеплены ловушки для воздушных рыб.

— Чувствуешь? — вдруг встрепенулся у Брюса за плечом Дьенк. — Заклятие…

Что-то странное присутствовало в этом безмятежном деревенском покое. Нарочитое и избыточное. Но не опасное. Может, заговор какой от хищников или недругов?

Возле каждого домика земля сплошь, шагов на двадцать, выложена колотым щебнем.

— Он ручной, — пояснил Веха охотно. — Только дичает быстро, каждый год приходится класть заново. А то каменюки с пустошей наползут, фундамент под домами расшатают и за собой уведут…

Это ж какие недобрые планы вынашивают, оказывается, смирные с виду булыжники…

Нетерпеливая Элия, завидев жилье, обогнала и Брюса, и проводника, устремляясь к людям. Ничему ее жизнь не учит, со вздохом подумал Брюс, спеша догнать неуемную спутницу.

Детей в поселке было в изобилии, а взрослых почти не видно.

— В карьере почти все, — пояснил Веха, уже знакомо махнув рукой неопределенно вправо, куда от поселка утекала добротная, выложенная резными плитами дорога, скрывавшаяся за холмом.

Дородная дама в пестром платье, подоткнув передник и подол, неторопливо выщипывала сорняки из керамической клумбы, что стояли здесь почти под каждым окном. Малышня в соседней клумбе лениво копошилась в песке. Дети постарше качались на выставленных в ряд качелях. Размеренно, как маятники. Разноцветные куры вяло ковыряли насыпь из щебня.

Солнце, кажется, застывало в неподвижном прогретом воздухе тягучей медовой канителью. Насекомые лениво перепархивали над клумбами, надолго замирая над цветами. Очень хотелось подремать.

— …заночевать, купить провизии и сменить одежду.

— Что? — Брюс отвлекся от созерцания странного идола, пристроенного на крыльце дома напротив. Идол, высеченный из темного, странно-морщинистого камня, неприятно напоминал сгорбившегося человека.

— Спокойно здесь. Отдохнуть можно, — повторила Элия. — Может, подзаработать.

— Я не умею пасти камни. А больше здесь нет ничего.

— Ну придумаем что-нибудь… О, смотри, какая красота!

Девушка с восклицанием устремилась к старухе, которая полоскала целую россыпь сверкающих стекляшек в раковине, выдолбленной из куска розоватого мрамора. Стеклышки переливались на солнце, разбрызгивая радужные искры.

— Охотники покупают, — пояснил словоохотливый Веха. — Удобно бинокли делать или костры разжигать, если спички забыл.

В раковине шуршала, отмокая, целая гора мелкой стеклянной камбалы. Свежую, только что пойманную рыбу старуха ловко выпутывала из ячеек воздушной ловушки и бросала в воду.

Справа от старухи торчала толстая жердь с насаженными на макушку медными рамами, в которых крутились на шурупах высушенные прозрачные тушки крупной камбалы. А слева расселся уже знакомый каменный идол — из мутноватого, похожего на сланец камня, иссеченного бороздами. Вокруг его башки лениво кружил вихрь песнопевца, выпевавшего дремотную мелодию.

Брюс едва не зевнул, прислушавшись.

— Большая — полсеребряка за штуку. Десяток мелких — за медяк, — доброжелательно предложила старуха, подцепляя узловатыми пальцами целую горсть сверкающего крошева.

По лицу склонившейся к раковине Элии побежали отблески. Девушка выбрала рыбку и наставила ее на ползущего по запястью жучка. В кругляше лупы крошечный жук распух до размеров упитанной мыши. На зеленоватых надкрылках обнаружились желтые точки.

Оставив Элию любоваться добычей, Брюс приценился к продуктам, развешанным поодаль. Видно, опасаясь алчности и непредсказуемости здешних камней, полоски мяса и овощей развесили на нитках и оставили вялиться на солнышке. Жевать, правда, придется долго…

— А еще есть путевая стружка.

— Какая?

— Эй, Бук, не спи! — Старушка толкнула в бок идола, что восседал рядом, и ловко поймала в горсть замешкавшегося песнопевца.

К Брюсову величайшему изумлению, «идол» с натужным скрипом и скрежетом разогнулся. С усилием распрямил каменные конечности и выставил перед собой угловатую горсть, в которой тускло серебрился мелкий порошок.

— Вот так! — Старуха подцепила щепотку порошка и подбросила вверх. Пыль на мгновение застыла в воздухе, выстроившись в отчетливую стрелку, носом указавшую север, и осыпалась.

Отпущенный на свободу песнопевец живо развеял остатки серебристой крошки и вернулся на прежнюю орбиту вокруг головы «идола».

— Никогда не собьетесь, — заверила старуха. — Ни один маг не отклонит. Берете?

— А что с ним? — Брюс не мог отвести взгляда от Бука, который мучительно медленно менял позу, поскрипывая суставами. Кожа, покрытая сероватыми жесткими струпьями, трескалась, как тонкая слюдяная корка. В щелях тяжелых век поблескивали прошитые кровавыми прожилками, но вполне живые глаза.

— Зараза каменная прицепилась. — Веха почесал нос, покосившись мельком и без интереса. — Если не лечить, так панцирем каменным и покроешься, а после и вовсе в камень переродишься. У нас тут сплошь такое. Помогает сок тысячесила. — Он задумчиво оглядел «идола» и представил: — Это дед Бук.

— Ленивый старый хрыч, — пробурчала старушка. — Подремать любит, вот и не уберегся…

— А бывает, мхом обрастают. — Веха похлопал Бука по плечу.

— Еще чего не хватало. — Старуха даже уронила камбалу в раковину. — Разведет мне сырость в доме… Ну так как? Берете?

— Знаешь, — Элия отступила на шаг, — пожалуй, мы здесь не станем задерживаться.

— Да вы не бойтесь! Чужих зараза не тронет. Это нашенское заклятие, еще со смутных времен после Триединой войны.

— Что за заклятие?

— Да один маг осерчал. Спешил сильно, помощи хотел, да пока люди собрались, пока переговорили, пока решили… «Что ж вы медлительные такие?» — рявкнул он. Плюнул в сердцах и заклятие наложил. Теперь коли кто из местных присел слишком надолго — камнем обернется. А чужаков заклятье не касается. Что чужак? Как перекати-трава — ни корней, ни основательности.