Карина Линова - Потерянный бог

— Я — убийца! — крикнула Иласэ в ответ, еще раз располосовав ему лицо ногтями. — Это реальный мир, и все мы — убийцы и монстры! Убей или будь убитым, и я выбираю первое!

— Но я ничего не сделал!

— Мне все равно! — крикнула она в ответ, но в ту же секунду, услышав собственные слова, поняла, что бледнеет.

Ведь это неправильно. Как ей может быть все равно?

Иласэ внезапно осознала, что хочет убить его, и неважно, виновен он, или нет. Она хочет разрезать его на кусочки за все, что она выстрадала, за погибшую Нику и приемных родителей, за десятки других, сгоревших в магическом огне, за обезображенные трупы маленьких детей.

Она хотела отомстить, и неважно, кому…

Но ведь он невиновен…

Это пока, — подумала Иласэ с яростью. Еще несколько лет — и все, чем он впустую похвалялся, станет реальностью. Но я не позволю ему дожить до этого.

И он пытался изнасиловать меня. Я не прощу его.

Ты и не должна. Но ты не можешь убить его.

Иласэ с яростью затрясла головой, сражаясь с внутренним голосом. Тартис вздрогнул, думая, должно быть, что она окончательно спятила.

Мы не убиваем невиновных, — сказал этот голос, ее совесть, нежная, как бархат, скрывающий сталь, — Ника была невинна, дети, погибшие на южной границе, были невинны. Мы должны защищать, помнишь?

Но он убьет меня! Если я отпущу его сейчас, он убьет меня.

Голос промолчал.

Я должна его убить! — крикнула она мысленно, обращаясь к голосу.

Нет ответа. Ее выбор, с которым ей жить.

— Дай мне убить его! — взвыл кинжал, чувствуя, как решимость девушки колеблется.

…нет.

— Я голоден! Дай мне сделать то, ради чего я был создан!

Создан, чтобы убивать людей? Убивать магов?!!

Ее кровь вскипела от ярости и ужаса:

«Ты был сделан не для того, чтобы убивать! — крикнула Иласэ клинку. — Ты должен защищать нас! Вернуть нас домой!»

Она думала, что кинжал запротестует, восстанет против нее, но он неожиданно замолчал, притих, как ребенок, которому сделали выговор.

Может быть, ему нужно было обдумать смысл своего существования?

Иласэ медленно поднялась, острие кинжала все также направлено на Тартиса:

— Ты жив только потому, что я не убиваю невиновных. Если в будущем ты хоть в чем-то будешь мне угрожать, я убью тебя на месте. Я сделаю это не колеблясь, потому что я хочу убить тебя. Ты веришь мне? Ты должен верить, или ты умрешь.

— Я верю, — сказал Тартис хрипло, осторожно приподнимаясь на локтях, лицо и шея покрыты ручейками крови.

— Хорошо, — Иласэ шагнула к нему и, как могла сильно, пнула в пах. Тартис взвыл, сжавшись от боли в комок.

— Это за то, что ты сделал. Еще когда-нибудь прикоснешься ко мне, — я отрежу тебе яйца и запихаю в глотку!

Какое-то время Иласэ с удовольствием смотрела, как он с воем катается по земле, потом достала компас.

— Добро пожаловать в дикий лес, ублюдок! — и Иласэ пошла к деревьям, оставив его лежать на поляне, скорчившегося, в позе зародыша.

Пусть добирается домой, как знает.

Глава 3. Мы изменим нашу тактику

Вокруг замка Повелителя было поставлено столько защит, что даже Амадей Тартис, его самый доверенный человек и правая рука, не мог открыть Портал ближе двух миль от парадного входа. Впрочем, другим приходилось тащиться пешком все десять, от самой кромки леса.

В наступающем сумраке парк, через который шагали Темные, казался тих и заброшен. Лишь один раз Амос заметил в листве любопытные глаза маленького черного единорожка, и сердце болезненно сжалось при воспоминании об Оркуде, ставшем теперь кормом для падальщиков дикого леса.

— Почему ты повторял, что тот мальчик — не Дарен? — задал Амос мучивший его вопрос. Тартис искоса взглянул на своего спутника:

— Будь у тебя собственные дети, друг мой, — ответил он высокомерно, — ты бы не спрашивал. И, кстати, самозванец назвал тебя Ллэнем — не хочешь объяснить?

Амос скривился:

— Я не отвечаю за фантазии безумца, кем бы он ни был: Дареном, самозванцем или привидением.

— Ну-ну, — Тартис хмыкнул, — однако, от Запретного языка тебя здорово скривило.

— Моя магия слабее твоей, — прорычал Амос, лицо которого вспыхнуло от унижения, — ты это хотел услышать?

— Это я и так знаю, — отмахнулся Тартис, наклонился погладить выбравшегося из-за кустов котенка, детеныша черной пантеры, его собственный подарок Повелителю. — Но ведь нам с тобой прекрасно известно, что именно Ллэни, из всех элрави, сильнее всего подвержены воздействию старой магии. — Амадей с усмешкой посмотрел на старого друга-недруга:

— Пусть пока эта маленькая обмолвка останется между нами, родственник. Пока…

Амос стиснул зубы: намек Амадея был более, чем ясен. Не удовольствуется ведь Тартис доставшимся ему случайно обрывком информации, обязательно начнет копать… И, кто знает, может, даже и докопается. А если намекнет Повелителю, то тому достаточно задать правильный вопрос — и Амос все расскажет сам.

«Проклятье! Проклятый день, проклятый Тартис! О, Кларисса, милая моя, видишь, в какую яму ради тебя я падаю!» — и Амос вполголоса послал Тартиса в Бездну. Тот, естественно, расслышал, но только довольно хохотнул. Амадей любил выигрывать.

Повелитель был дома. Последние недели он почти все время проводил в своей личной библиотеке, куда не допускались даже самые приближенные к его особе маги. Если верить бродившим среди Темных слухам, Повелитель искал тайное, очень могущественное оружие, которое могло бы помочь им одолеть Орден.

Насчет забытого оружия Амос сказать ничего не мог, но то, что со всех подвластных Повелителю доменов конфисковывались самые старые хроники, желательно восходившие еще ко временам Первых, было правдой. А оружие? Оружием, если подумать, можно считать что угодно. Даже Ллэня, который категорически не желает принимать наследство своей уничтоженной Семьи.

У парадного входа Темных, как обычно, встретил слуга. Как-то язык не поворачивался назвать его обычным сервом. Предки этого человека в течении многих веков служили Темным Повелителям, а до них — Императорам, в те легендарные времена, когда Империя была таковой не только по названию.

Так же, как черные всеядные единороги были выведены Темными магами из обычных травоядных белых, и отличались от своих предков, в прямом смысле, как ночь от дня, так и слуг Повелителя нельзя уже было сравнить с просто людьми. Амос сомневался, что это существо, с огромной, во весь глаз, радужной оболочкой, и кожей серого оттенка, могло бы иметь общих детей с женщиной из местных. Или со ствурой, если уж на то пошло.