Макс Фрай - Гнезда Химер. Хроники Хугайды

– Фак тую мэмэ! – пробормотал я – а ведь у меня даже в мыслях не было каламбурить, просто не нашлось других слов, чтобы адекватно описать свои впечатления.

– Ну что, не зря я тебя разбудил? – спросил Хэхэльф. У него был такой самодовольный тон, словно сие прекрасное видение было делом его рук.

– Зря, – вздохнул я. – Мне снился такой чудесный кошмарный сон про конец света, все было просто замечательно, а ты привел меня смотреть на это чудовище… Я же теперь, чего доброго, заикаться начну! Что это?

– О, это настоящая живая легенда Хомайского моря! – усмехнулся Хэхэльф. – Пучегор Пучегорович, единственный страмослябский пират, который может позволить себе роскошь зайти в Сбо. Славен тем, что неоднократно брал купеческие корабли на абордаж в одиночку, пока его команда отсыпалась после какого-нибудь очередного праздника. Самый страшный из всех морских разбойников, которые когда-либо поганили воды Хомайги.

– Я заметил, что самый страшный! – фыркнул я.

– Будешь смеяться, но он не только самый страшный из страмослябов, но и самый разумный. С ним можно иметь дело. Он даже на кунхє немного говорит. И никогда не нарушает данное слово, что даже среди приличных людей большая редкость. Поэтому у нас с ним что-то вроде вечного перемирия. Конечно, если Пучегор встретит кого-нибудь из нас в открытом море – тут уж или удирай, или сдавайся. Но в Сбо он поклялся не бузить, ну а мы дали слово, что не будем потрошить его корабль и тягать его на суд старейшин Халндойна, если он решит зайти в наш порт. Думаю, поэтому капитан Плюхай упросил его отправиться к нам и произвести обмен пленниками. Самому Плюхаю здесь бы не поздоровилось!

Знакомые мне обаятельные мордовороты из хэхэльфовой команды тем временем привели связанного по рукам и ногам Давыда Разъебановича. Тот был трезв, а посему донельзя мрачен, но увидев своего коллегу, тут же понял, что тяготы плена закончились и начал неуклюже подпрыгивать на месте, наглядно демонстрируя свою радость. Из его сладкозвучных уст изверглось нечленораздельное, но задушевное бормотание: етидреный хряп, Пучегор Пучегорыч, ибьтую мэмэ, утьвлять, Пучегорыч!

– Сейчас слезу пущу, – усмехнулся я. – Что ж, по крайней мере, одним счастливым человеком в мире стало больше! Вернее, двумя: полагаю, твой кузен еще счастливее, чем сие создание.

– Не думаю, – серьезно возразил Хэхэльф. – Если учесть, что ему никогда не суждено найти свою кумафэгу…

– Все суета сует по сравнению со страмослябским пленом, – возразил я. – Если бы мне предложили на выбор: провести еще десять дней наедине с этими пупсиками, или несколько лет побираться под дверью самого захудалого трактира в Сбо, я бы не раздумывал ни минуты!

– Вряд ли Бэгли с тобой согласится, – заметил Хэхэльф.

– Ты нервничаешь? – осторожно спросил я.

– Не то чтобы… Он, конечно, наверняка догадывается, что его кумафэга вряд ли осталась на страмослябском корабле – ну и пусть себе догадывается! Доказательств у него нет, и никогда не будет: у нас в Сбо умеют молчать, особенно те, кому удалось прикупить небольшой запасец краденой кумафэги за четверть обычной цены… Но, будь моя воля, я бы предпочел не встречаться с Бэгли в ближайшее время, что правда, то правда!

Бородатые соратники великана Пучегора, тем временем, привели хмурого встрепанного Бэгли. На его мрачной физиономии не было и тени благодарности – скорее уж наоборот. Обмен пленными проходил чинно и церемонно – почти в точности так же, как в многочисленных кинофильмах про шпионов, где враждующие державы решают обменяться своими Джеймсами Бондами – во имя хэппи-энда, торжества демократии и мира во всем мире, заодно. Обоим пленникам развязали ноги, но руки на всякий случай оставили связанными, и они зашагали навстречу друг другу. Смерили друг друга презрительными взглядами, Давыд Разъебанович не упустил возможности лишний раз порадовать мой слух раскатистым: куляй на хур, пудурас, Бэгли благоразумно промолчал, только еще больше насупился, и узники совести заторопились – каждый навстречу своей свободе.

– Ну хоть теперь-то вы меня развяжете? – сердито спросил нас Бэгли, как только оказался рядом с нами. Даже не поздоровался, между прочим!

– Не вопрос, – спокойно согласился Хэхэльф, доставая из-за пояса коротенький острый кинжал.

Тем временем страмослябские пираты наглядно демонстрировали нам, как нужно вести себя в таких душещипательных ситуациях. Пучегор заключил в объятия спасенного земляка и захохотал так, что земля задрожала под нашими ногами, а паруса всех кораблей, стоявших в порту, вздрогнули как от порыва свежего ветра.

– Люди вон радуются, что все хорошо закончилось, – с упреком сказал я мрачному Бэгли. – Бери с них пример, дружище!

– Пошли, угощу тебя стаканчиком вина, родич, – предложил ему Хэхэльф. – Сам понимаю, что спасибо от тебя не дождешься, ну да ладно, обойдусь!

– Где мой сундук с кумафэгой? – сурово спросил Бэгли, когда мы устроились за дальним столиком маленького уютного трактирчика на окраине Сбо. Идти сегодня в один из богатых портовых трактиров было чистой воды безумием: в центральной части города веселился Пучегор со своими соратниками. Я подозревал, что эти бравые ребята даже в самом миролюбивом настроении способны разнести все в клочья, но Хэхэльф утешил меня, сообщив, что хозяева портовых трактиров уже давно приноровились к форс-мажорным обстоятельствам, которые нет-нет, да случаются в Сбо: они берут со страмослябов такие деньжищи, что отремонтировать мебель и вставить в окна выбитые стекла будет плевым делом…

– Я жду ответа, Хэхэльф! – прорычал Бэгли. – Только не вздумай врать, что ты его в глаза не видел. Если бы ты не брал сундук, этот страмослябский придурок, на которого вы меня обменяли, не оказался бы на твоем корабле. Я сам видел, как он полез туда спать, у меня сердце кровью обливалось при мысли, что он может спьяну обделаться прямехонько на мои мешочки! Поэтому я знаю, что сундук у тебя.

Хэхэльф показался мне несколько растерянным. Он явно не был готов к тому, что его кузен столь наблюдателен, да еще и обладает врожденной склонностью к дедуктивному мышлению. Я понял, что надо выручать друга, который не мог придумать какую-нибудь убедительную ложь.

– Сундук-то у него, – добродушно сказал я сердитому Бэгли. – А толку-то! Нет больше никакой кумафэги.

Хэхэльф посмотрел на меня как на тяжело больного идиота, а Бэгли возбудился до крайности:

– Как это нет? – возопил он.

– Я ее съел, – гордо сказал я.

– Всю? – опешил Бэгли.

– Всю, – невозмутимо подтвердил я. – Сколько там было-то – всего ничего…