Галина Гончарова - Полудемон. Месть принцессы

А кто злобные некроманты?

Два варианта — либо риолонцы, либо теваррцы. Но я не хочу ни того, ни другого. Нам еще домой идти, а ведь люди…

Да разорвут мне сейчас теваррцев в клочья, а чем они виноваты?

Что Микаэль, скотина, решил чужими жизнями поиграть, а оказался в результате пешкой на доске? Это-то самые обычные солдаты, их тоже кто-то ждет дома…

Совестливый некромант?

Практичный. Авось живыми они мне полезнее будут.

Так что главный злодей остается непроясненным. Мы с Дарием расстаемся вполне дружески и расходимся в разные стороны.

Они — к себе, мы к себе.

Идем до ночи, наплевав на боль, усталость, голод — на все. Я улучшаю момент и подъезжаю к телеге, на которой везут Тома.

Лекарь так и остается возле него.

— Выживет?

— Надеюсь. У него переломы ребер, но в легкие ни одно не прошло, это почти чудо. Левая рука сломана, а насчет ноги — не уверен. Но синяк там будет великолепный.

— А почему он без сознания?

— Я снотворным напоил. Иначе он бы тут от боли орал при каждом вздохе, — огрызается лекарь.

Ну да.

Плотная повязка от боли не спасает. Дурак я, дурак…

Учиться мне еще и учиться.

Теваррцы уходят на следующий день. Их полковник вежливо прощается со мной и выражает надежду, что мы останемся друзьями. Я отвечаю пожатием плеч. Как его величество Рудольф решит. Я-то и рад бы, но выяснять-то будем! Кто, что, как… Не каждый день случается такое.

Прорыв…

А еще через день к нашему войску заявляются и они.

Храмовники.

Десять человек в белых рясах, на белых конях, в белых плащах…

Выглядит потрясающе, словно десять пятен свежевыпавшего снега или белые птицы на зеленой траве. А вот является…

Худших тварей земля еще не родила.

Кто такие храмовники? Откуда они вообще берутся?

Ну ладно, скромно умолчим о том количестве народа, которое идет в храм служить, чтобы чужим трудом жить — к самостоятельному они неспособны. Умолчим об истинных подвижниках веры, которые приходят, чтобы нести людям свет и утешение. Эти там тоже есть… процента полтора от общей массы. Где-нибудь в самых нижних рядах иерархии, чтобы, не дай бог, остальных облагораживать не начали.

Есть там и еще одно подразделение.

Псы карающие.

Им действительно подходит это название. Выследить, выловить, загрызть всех инакомыслящих. Они охотились на Рене, они охотятся на всех магов.

Они сами — маги. Только вывернутые наизнанку. И не надо представлять неаппетитную картину, все намного проще.

Храмовники ищут одаренных детей. И когда им удается найти такое чадушко, оно забирается в храм и воспитывается в истинной вере. То есть с полной промывкой мозгов.

Таких упертых фанатиков выращивают, что представить страшно. Святые холопы по сравнению с этими — добродушные лапочки, иначе и не скажешь.

А вот когда у такого ребенка первый раз прорезается магия…

Я не знаю, что с ними делают. Могу только предполагать.

Маг в момент своей инициации принимает свою силу — и вместе с ней этот мир. Теперь они как сообщающиеся сосуды. Образно говоря, в миг инициации перемычка между двумя стеклянными трубками разбивается и магия заполняет обе части сосуда.

А вот карающие…

Каким-то образом они этот сосуд разбивают. Не перемычку, отделяющую их от магии, нет. А все стекло. Магия — штука хрупкая, и дар можно утратить, что есть — то есть.

Они не могут колдовать — и как всякие ущербные существа, остро чувствуют магию.

А еще — ненавидят тех, кто не отказался от своего естества. Ненавидят до такой степени, что ей-ей, попади я к ним в руки — самосжегся бы. И это было бы еще очень безболезненно.

— Ваше высочество!

Первыми их обнаружили разведчики. Так вместе с ребятами эти стервятники в белом и прискакали. Я невольно ежусь, словно от холода, впрочем, храмовники на это внимания не обратили. В их присутствии всем было неуютно, такой вот побочный эффект отказа от магии.

Но говорить не тороплюсь, молча разглядываю их отряд.

Десять человек — от седого карающего с кучей шрамов до совсем молоденького, лет пятнадцати, сопляка. Все в белом, все с суровым выражением лица, у всех плотно сжатые губы и ни одной морщинки от смеха.

И самое страшное…

У всех — одинаковые глаза.

Пыльно-серые, словно пеплом запорошенные. А может, так и есть. Пепел сгоревшей магии стучится в их душах — и на нем никогда ничего не вырастет. Они живут, чтобы обращать все окружающее в такой же пепел.

— Принц Александр Леонард Раденор?

Этому карающему на вид лет тридцать — тридцать пять. Темные волосы, бледная кожа, словно бы годами не видевшая света, шрам от ожога на щеке — кто-то дорого продал свою жизнь, жаль, дело до конца не довел. Ничего, я помогу.

— С кем имею честь?

Я смотрю прямо, не улыбаюсь, но и страха не показываю. Перебьются, твари. Еще не хватало им видеть, что я боюсь.

Когда я убивал тех, что шли по следу Рене, я страха не испытывал, но там другое. Там упоение схваткой, там азарт, там удовольствие боя…

Здесь же холодный расчет и интрига. А кто кого?

Я — их. И иначе никак. Эти твари в моей стране править не будут!

— Первый воин отряда, Александр.

Я киваю. У карающих не водилось чинов и званий, просто был воин, которого ставили над отрядом из ему подобных на время выполнения очередного задания.

— Чему обязаны?

— Мы ощутили… прорыв.

Я киваю еще раз, напоминая себе болванчика со сломанной шеей.

— Вы опоздали. Он остался там, на поле боя. И более двух дней тому назад.

— Мы не успевали раньше. — Храмовник смотрел холодно. — Что вы нам можете рассказать?

Я — мог. Но прогибаться не собирался.

— Сейчас ничего. Можете подождать до вечера, и я с вами побеседую, когда войско встанет на привал.

— Нам надо в противоположную сторону.

— Это не мои трудности.

— Вы препятствуете святому делу?

— Вы препятствуете воле короля?

Я смотрю насмешливо. Погоди у меня… шавка! Я вас научу лаять по приказу… и перекастрирую. Чтобы таких псарен больше не было.

Храмовник вспыхивает, но сдерживается. Понял, что сила не на их стороне, и проглотил обиду. Потом отыграется, если я дам ему шанс.

— Мы сейчас будем расспрашивать солдат. А потом, вечером, побеседуем с вами.

Звучит это откровенно угрожающе, но я ответил мужчине безмятежной улыбкой.

Аргадона ты не видел, собачка.

— Буду ждать с нетерпением.

— Ждите, — бросает храмовник, чтобы последнее слово осталось за ним, и поворотил коня.

Полковники смотрят с… ужасом?