Павел Данилов - Срединные силы. Черное пламя

– Что с тобой, родной?

– Устал. Да и разговоры мучают, что он из-за нас с тобой ушел. Будто я виноват.

Настя села на край кровати и взяла Романа за руку.

– Не обращай внимания. Плотник сам же и виноват. А люди посудачат да забудут. Так всегда бывает, – мудро поведала девушка.

– Мог бы и попрощаться, – зевая, сказал Факелов.

– Его начали бы уговаривать остаться, а это нужно тем, кто и не собирался уходить.

– Ты права, – вздохнул Роман. – Я, пожалуй, отдохну немного.

– Конечно, а я пойду послушаю, что народ еще говорит, – улыбнулась Настя. Чмокнула мужа в щеку и вышла из дома.

«– Повезло?» – спросил Чет.

Роман промолчал.

«– Сегодня будешь таскать?» – поинтересовался ворон.

«– Пару дней перерыв. Пусть болото хоть немного переварит кашу с мясом».

Чет каркающе засмеялся.

«– Я спать», – добавил Факелов и закрыл глаза.

«– Что-то ты часто дрыхнешь», – подначил Чет.

«– Ты себя, пернатый, вспомни. По двадцать пять часов в сутки под крылом сидел. Даже на дозоре спал».

«– Я слово, а ты мне пять», – обиженно сказал ворон.

«– Вот и не хрен вякать».

«– Клюнуть бы тебя в темечко», – ядовито и мечтательно одновременно выговорил Чет.

«– Да хоть в задницу», – сквозь сон ответил Роман.

Раздался непонятный грохот и Факелов проснулся.

– Извини, – сказала Настя, поднимая упавший котелок, – я тут стряпаю.

– Ничего, – зевнул Роман и сел на кровати.

Рубашка пропотела и противно прилипла к спине. Роман снял ее через голову и бросил на грядушку кровати.

– Постирать? – спросила Настя.

– Я сам, – покачал головой Факелов. Взял рубашку и побрел в сени, где стояло корыто и ведра с водой.

Мающийся днем от безделья Роман коротал время с палашом на заднем дворе и в постели с Настей. Сейчас, когда и ночью не нужно работать, он решил браться даже за пустяковые дела. Хоть полчаса да убьет.

Казалось, что холоднее уже не может быть, но мороз с каждым днем крепчал, а снег ложился все более толстым ковром. Едва не отморозив уши, Роман получил у Арсения толстую меховую шапку. Когда он надевал ее и поднимал воротник телогрейки, оставались видны только глаза и переносица. Единственное, что напрягало Факелова: слух в шапке сильно притуплялся.

На третью ночь Роман вышел с шапкой в руках. Прислушавшись к абсолютной тишине, он нахлобучил ее на голову и двинулся к амбару. Несмотря на то, что его недавно засекли, чувствовал он себя спокойнее. Ведь брезжащий чуть ли не до утра огонек в окне плотника больше не давил на нервы.

Факелов взвалил мешок и быстро пошел к изгороди.

«– Может пора по два мешка брать?» – спросил Чет.

«– Может пора заткнуться?» – в тон ему спросил Роман.

«– Я только клюв открыл!»

«– В самый неудачный момент».

Факелов шел, оставляя глубокие снежные впадины. «Такие следы вряд ли удастся замести, – подумал Роман. – Хорошо, что никому не надо за пределы деревни».

Легкий пар по-прежнему поднимался над оврагом. Только воды стало немного больше. Факелов сбросил мешок, и он с тихим всплеском скрылся в болотной пучине. Роман улыбнулся, отметив, как быстро исчезло зерно.

«– Прочистило кишки», – заметил ворон.

Факелов кивнул и легким бегом двинулся к поселению. Снег сильно мешал, а Роман хотел как можно скорее закончить с испытанием. Привязанность к Насте росла с каждым днем, и ее надо было заглушить усталостью и целеустремленностью.

За две ночи Факелов скормил болоту три десятка мешков, а сам похудел на пару килограмм. Следующим вечером запульсировало кольцо, холодный медальон потеплел. Обычно так бывало перед опасностью, и Роман решил переждать эту ночь. В душу закрались сомнения, вдруг кольцо и медальон предупреждают о том, что болото с зерном будет найдено? Или кто-то зайдет в амбар? Отбросив эти мысли, Факелов стал покорно ждать сна.

Тихо и глубоко дышала Настя, закинув руку Роману на грудь. «А ведь она готова к тому, что так будет всю жизнь. У меня мужские дела, у нее – женские. Потом появятся дети, она будет с ними возиться, и я должен буду их чему-то учить, – размышлял Факелов. – И она счастлива. Даже если за всю жизнь ничего не изменится – она будет довольна. Такие, как она, наоборот, только и хотят, чтобы ничего не тревожило, а текло «как всегда». А я с детства болен синдромом гения: хотел увидеть необычное, уйти от ограничивающей системы, изменить себя и людей. Хотя должен был, по сценарию родителей, получить высшее образование и найти «хорошую работу». В смысле высокооплачиваемую, а не действительно хорошую. Потом завести семью, воспитать детей и умереть. Смог бы я так? Конечно, смог бы. И был бы рад такой жизни. Если бы ни незримые, но невероятно жесткие рамки. Быть как все. Ходить так, говорить этак, хотеть того-то, и жить для этого. Потому что так принято. Нужно уметь выходить за рамки, быть сильнее безликой машины общественного пресса. Тогда будешь счастлив где угодно. И своим поведением и радостью сможешь менять людей в лучшую сторону…»

«– Сегодня не пойдешь?» – отвлек от мыслей Чет.

«– Нет. Кольцо и медальон неспокойны, не хочу рисковать».

«– И сейчас?»

«– Объясняю на пальцах, – раздраженно сказал Факелов. – Если тебе сказали куда-то не ходить, то это не значит, что туда нельзя идти только во время разговора!»

«– А через день можно?» – иронично спросил ворон.

«– А потом деваться некуда – надо».

Чет с сомнением хмыкнул, но спорить не стал.

Роман, словно грозовая туча на ясном небе, мрачно брел по сверкающему снегу. В пустом амбаре его ждал заранее собранный мешок. Под него он приспособил старую телогрейку, сшив ее края бечевкой. Лямки Факелов сделал из нарезанных на лоскуты рукавов.

«– Доволен?» – спросил Чет.

Роман не ответил. Все давно было продумано, и теперь он действовал по плану, стараясь как можно меньше размышлять. Ведь о чем бы он не подумал, все сводилось к страшным последствиям его кражи. Роман как наяву видел рыдающую Настю, жмущуюся к матери, кучку молчаливых бородачей и вмиг состарившихся еще на век Юрия и Владимира.

«– Страшно даже думать, что я сделал подобное», – признался Факелов в порыве слабости.

«– Зиму-то они проживут кое-как. Охота, скотинка какая-никакая есть. Правда, ты им даже на посев зерна не оставил…»

«– Куры без зерна тоже долго не протянут, – меланхолично, с бесконечной тоской сказал Роман. – Придется всех рубить».