А. Кокоулин - Северный Удел

Обер-полицмейстер, упавший рядом со мной, еще пытался что-то скручивать из своей крови, но опыта Николаю Федоровичу явно не доставало. Как он и говорил, он был не любитель фамильных особенностей.

Его убили легко и быстро.

Шипастая жилка пробила сердце — и Сагадеев, подломив ноги, грузно опустился на мертвого Брандля. Неделю мы работали вместе, он принял мое главенство, хотя был лет на двадцать старше, и дочки у него, а теперь, теперь…

Тимаков еще успел выстрелом достать появившуюся в коридоре фигуру, а затем, то ли убитый, то ли оглушенный, повалился навзничь. Ночь Падения. У последних защитников государя-императора — четырех пехотинцев — просто-напросто кровью вырвали оружие из рук.

Вот и все, горько подумалось мне.

Как быстро. Полчаса? Вряд ли сильно больше.

Я был мертв уже минуту.

Распадающимися трупными жилками очень трудно управлять, тем более, пытаться свить из них даже такое простенькое оружие, как «хлыст».

Ничего-ничего, за все мне ответят. Ниточку к ниточке, и в спрятанную ладонь, в ладонь.

Их было за два десятка, подошедших к створкам в бальный зал «пустокровников». Пятеро или шестеро детей возрастом от восьми до четырнадцати. Остальные — взрослые деревенские мужики и бабы. В грязных рубахах, штанах, рваных платьях, юбках. Молчаливые, пустоглазые. Чужие.

Они взялись за ручки.

Я ждал, что сейчас дерево разлетится в щепки, я надеялся, что пехотинец за пулеметом Ошкуркова жив, что он вот-вот нажмет на рычаг, и пятьсот выстрелов в минуту выкосят «пустокровников» по проему.

Напрасно. Двери раскрылись, и «завеса» государя опала.

Ни выстрелов, ни криков. Ни последнего всплеска крови. Живы ли матушка и сестра? Или я просто не чувствую ничего, не способен сейчас чувствовать?

Фальшивый мертвец среди действительных.

И если я выживу, подумал я, а я собираюсь выжить, то за одну Катарину Эске, за Майтуса… не знаю, что сделаю.

Затем ударил Огюм Терст.

Он ударил, едва первый из «пустокровников» пересек порог зала. Наискосок по шеям и спинам. Черной полосой в пустоту.

Шестеро рухнули сразу. Не люди, кегли.

Лишь один отскочил назад, и тогда уже хлестнул по спинам я, будто насквозь прочертив еще пятерых. Возможно, они даже не сообразили, откуда пришла их пустокровная смерть. Как стояли, так и сложились, скрючились на полу.

Люди ли?

Я вдруг понял, что меня хватит максимум на еще один удар, и все, не выдержу, всплыву из мертвецов. Или умру по-настоящему.

А Шнуров?

Где-то же здесь должен быть и Шнуров. И тот, кто заправляет всей этой мерзостью. Или его кровник.

Я собрался с силами.

Терст снова ударил первым, оставив мне всего четверых. Но они были удивительно равнодушны к смерти своих товарищей. Отклонились безразлично, отступили.

Бессловесный скот.

И я хлестнул их, как хлещут скотину. Что ж это за дурацкая «пустая» кровь? Как же так! Вы же только что…

— Спокойнее, — раздался слабый голос Терста, — спокойнее, Бастель.

Звука выстрела я не услышал.

Только полковник вдруг дернулся, а сюртук его с левой стороны украсился пятнышком входного отверстия.

— Здравствуйте, — передо мной, поигрывая револьвером, возник Лоскутов, он же Шнуров. — Нашли, значит, средство против крови.

Он, осклабившись, с силой рванул меня за ворот мундира.

Я упал деревянной чушкой, кажется, разбив губу, и Шнуров поволок меня в зал, прямо через трупы своих недавних солдат.

Пробравшись на пустое место, он оставил меня на полу, огляделся, чему-то ухмыляясь, затем выловил из кучи стульев один за спинку и сел на него верхом.

— Давайте, Кольваро, возвращайтесь из мертвых, — наклонившись, Шнуров ударил меня по лицу. — Мертвый цирк закончился.

Несколько секунд он, не мигая, смотрел мне в глаза, наконец, кривя губы, отклонился, махнул кому-то рукой.

— Ага, — произнес кто-то от дверей. — Почему-то я так и думал.

Я с трудом приподнял голову.

Двое дюжих ребят «пустой» крови вытаскивали мертвецов в анфиладу, а за ними, дожидаясь очистки зала, стоял, приподнимаясь на носочках, беспокойный лицом человечек.

Мальцев.

Я слабо улыбнулся.

— Я вижу…

Договорить мне не удалось — Шнуров двинул сапогом в зубы.

— Ты, кровь высокая, помолчи.

Мальцев кивнул, заложив руки за спину.

— Вы уж, действительно, молчите, собирайтесь, готовьтесь.

«Пустокровники» вошли в зал и выволокли пехотинца, сидевшего за пулеметом, потом вернулись и — о, кровь, кровь моя! — за ноги протащили мимо меня матушку и сестру. Затем — Майтуса. Я не чувствовал, я не чувствовал их!

Мертвы.

И Катарина. Милая моя Катарина. Бесценная. Ее застывшее, искаженное болью лицо мелькнуло и пропало. Юбка. Темные ботиночки на ногах.

Я застонал.

— Ну что вы! — вытянув шею, сказал Мальцев. — Вы не переживайте! Вы скоро встретитесь со своей кровью. Уж не знаю где, в новом мире или в посмертии… Не верите в посмертие, в единение душ?

— Нет, — выдавил я.

Жилки мои медленно очищались от трупного налета, приобретая фамильный цвет — белое с алым. Где там посверк изумрудный? Ящерка-защитница, опростоволосились мы с тобой.

— Напрасно не верите. Так умирать легче.

«Пустокровники» встали: один подле меня, другой подле тяжело дышащего государя-императора, — и только тогда Мальцев ступил на порог.

В руке у него был саквояж.

— Вы не устаете меня удивлять, Бастель, — заявил он, присаживаясь на пол чуть в стороне. — Убили Жапугу, убили Лобацкого, Петра Телятина вот убили. А ведь я в Петре был уверен, м-да. С Ассамеи со мной был, с Чон-Тохола. И кровь принял хорошо, и вообще… не совсем разум она у него отбила…

На полу, звякнув, появились две «клемансины».

В ладони у Мальцева сверкнул опасным металлическим жалом скальпель.

— Ну, ладно, — сказал Мальцев, кивком головы показывая на меня Шнурову, — с этим я примирился. Нашли способ и нашли. Убили, ладно. Недаром были Правой дланью Бога…

— Кем? — спросил я.

— Лежи, — нагнулся Шнуров.

Он расстегнул мне мундир на груди, жесткими пальцами с треском порвал сорочку. Нашел «Фатр-Рашди», вынул, поцокал языком.

— Это я так, в глубь веков заглянул, — Мальцев фыркнул, словно сказал смешное, и подсел к государю-императору. — «Пустая», как вы говорите, кровь — она не без недостатков. Капризная, мертвечины, оказывается, боится, видит, понимаете ли, только жилки. Но силу над высокой кровью имеет, и очень мощную силу. А почему? Такой простой вопрос, а вы, Бастель, мимо прошли.

Он оголил грудь императору, как и Шнуров — мне.

— Впрочем, времени у вас не было, так-то может быть и сообразили. А вот чем еще удивили — так это, когда ваши люди сегодня в наш лагерь ворвались.