Лестница в небо - Алексей Анатольевич Федорочев
Теоретически была еще возможность заключить брак с какой-нибудь клановой, как это собирается сделать Митька, но у него и обстоятельства другие — он графский титул деда унаследует, и с происхождением у него все в порядке, в отличие от меня. Да и мысль жениться на той же Машке не вызывала у меня восторга. Чтобы такой мезальянс пошел моей репутации не в минус, а в плюс — одного статуса друга семьи будет мало. Придется либо опять же добиться каких-то должностей или капиталов, что я и так собирался делать, либо заставить Марию влюбиться в меня без памяти, чтобы уже она эту идею родне продавила. При полном отсутствии у меня даже подобия романтических чувств к мелкой последний вариант вызывал исключительно отвращение.
А вот теперь получается, что есть еще и зыбкий третий шанс. Зато разом — из пешки в ферзи. Уж не это ли собирались или до сих пор собираются провернуть церковники? Информация хоть и общедоступная, но сейчас, по прошествии почти двухсот лет с момента последнего инцидента, воспринимается скорее как исторический курьез, чем реальное положение вещей. И никому кроме узких специалистов и в голову не может прийти, что такой финт до сих пор возможен. Я бы, по крайней мере, на месте того чудом выжившего при сводном братце наследника первым делом из родового устава постарался бы этот пункт выкинуть или исправить. Но раз и Борька, и этот болтливый профессор-консультант считают, что родовой устав до сих пор мог сохраниться в прежнем виде — причин не верить им у меня нет.
Потемкины тоже не дураки и о такой опасности хорошо знают. Но в том-то и дело, что, если верить Григорию, им зачем-то нужен видящий.
А еще не стоит забывать, что четырнадцати братьев у меня уже нет. Не факт, что всех Гордеевы упокоили, те же помершие от болезней младенцы на роль регента не годились, так как родились той же зимой, что и Миша, но вот те, что постарше, положению наследника и Елизаветы Михайловны теоретически могли угрожать. По крайней мере, дамочка эта у меня теперь под первым номером в списке кандидатов на заказчика.
Подстава так подстава…
Четвертое ноября — так и не принятый мною в прошлой жизни праздник. Вот седьмое ноября — это я понимал: в раннем детстве пройтись с колонной маминого завода или даже проехаться верхом на шее у какого-нибудь ее коллеги, помахать шариками и флажками, поорать «Ура!» под неразборчивую, но торжественную речь из динамиков, выклянчить и слопать обалденно вкусный бутерброд, припасенный на закусь слесарями, прячущими водку в бездонных карманах… Потом, в старших классах, мы с парнями сами воровато распивали портвейн, шкерясь от бдительного ока классухи за спинами одноклассников, демонстрируя солидарность с кем-то там… Эх, ностальжи… Дальше, понятно, приелось, в училище и армии с их неизменными муштрой и обязаловкой, я этот праздник вообще почти возненавидеть успел, но все равно отмечал, отдавая скорее дань памяти детству и юности, когда и сахар был слаще и водка забористей. А четвертое ноября… не сложилось у меня с ним. Но это так, лирика. Отмечать несостоявшуюся революцию здесь некому, а о предполагаемой дате освобождения Москвы от поляков помнят разве что историки, просто совпало с этим воскресеньем.
Особняк Задунайских блистал. Я, конечно, и не думал увидеть здесь заныканные по углам трупы, но, видимо, подсознательно все-таки ожидал чего-то такого, потому что в холле поймал себя на внимательном осмотре стен и пола в поисках следов стычки. К чести ремонтников — не нашел. Борис тоже с любопытством вглядывался в интерьер, и я почему-то уверен, что с теми же мыслями.
Верхнюю одежду унес незнакомый прислужник. Заминка вышла только с Бориными перчатками: поняв, что снимать их мой приятель не собирается, лакей впервые выдал тень чувств на невозмутимом до этого лице. Номерочков нам не дали, но судя по отсутствию какой-либо реакции у Черного, так и должно быть. Провожая взглядом собственное пальто, решал в уме задачу: как вновь нанятая прислуга при таком наплыве гостей умудряется запомнить, кто и что сдавал, чтобы вернуть по окончании приема? Впрочем, как-то должны, не мои проблемы.
На входе в зал высказали встречающим хозяевам положенные в таких случаях дежурные поздравления, княжеское семейство успешно сделало вид, что лишь наших слов им и не хватало для полного счастья — и, довольные друг другом, мы разошлись в разные стороны. Точнее, это мы пошли, а Задунайские остались стоять на месте, приветствуя идущих следом. Гостям нашего ранга предписывалось прибывать точно в указанное время, так что в особняке мы оказались одними из первых.
Понаблюдали за парадом тщеславия, осторожно комментируя некоторые вычурные наряды, поприветствовали редких знакомых. Обнаружившийся в зале профессор информатики Колесников даже попенял мне, что я так и не зашел к нему на обещанный чай с интеллектуальной беседой. Пришлось каяться и торжественно обещать, что больше так не буду. Засвидетельствовал свое почтение и одиноко поедающему бутерброд Милославскому, прибывшему даже раньше нас. Хотел было последовать его примеру и цапнуть что-нибудь со стола, но Борька гневно шикнул, пришлось терпеть — до прибытия императора нарушать дизайн угощений было моветоном. Это Тихон Сергеевич всегда мог отговориться заботой о боссе: дескать, жертвуя собой, проверял на отраву, а вот у нас никаких объективных причин отступать от регламента не было. Так примерно час и прослонялись по залу, изредка вступая в необязательные разговоры с разными людьми.
Константин Второй изволил прибыть не в сопровождении супруги, которой, по слухам, нездоровилось из-за новой беременности, а с какой-то родственницей.
— Аврора… — понеслись шепотки по залу. Я закрутил головой в поисках символа революции, но оказалось, что так зовут спутницу императора.
Да… Крейсер уже не тот…
Мой всезнающий вассал шепотом просветил меня, что это — двоюродная сестра его величества, которая успела сходить замуж за границу, успешно там овдовела, прибрав немаленькое состояние мужа, а теперь вернулась в отчий дом на попечение царственного кузена.
— А чего все шипят?‥ — еле слышно, не размыкая губ, спросил я у Бориса.
— Ожидали с императрицей… — таким же макаром ответил приятель.
Дальше пошли приветственные и поздравительные речи, которым пришлось верноподданнически внимать и аплодировать. А потом наконец-то стало можно веселиться
