Игорь Федорцов - Камень, брошенный богом

— Вы еще не покончили с вашим Бергом? — спросила меня между первым и вторым куском маркиза Де Лоак.

— Увы, недруги не всякий раз попадаются на дороге и позволяют себя убить, — бодрячком ответил я, наблюдая, как ловко сеньора выковыривает глаз из запеченной рыбины.

— Как вам это удалось? — любопытствовала Югоне, наколов рыбье око на зуб вилки.

— Стащить хваленный баттардо? — "не вник" в смысл вопроса я.

— Да нет же, — надула губки на мою непонятливость Югоне, — поразить Ренескюра.

— Если бы знал, милая маркиза, непременно стал давать платные уроки, — позволил я себе легкую пикировку. — Наверное, мою руку направило небесное проведение.

— Вы обманываете меня, граф, — рассмеялась Югоне.

До чего симпатично она выглядела! Зря я ей позволил покинуть меня, там на кордоне. Могло ведь что-нибудь и случиться. Чувствуете смысл последнего слова?!!

— Никогда не обманываю женщин, — заявил я со всей серьезность. — Но и правды не говорю.

Маркиза рассмеялась вновь, и её смех мне понравился.

Расслабившись за рюмкой и беседой, я удостоил вниманием сидящих слева. Супруга Гонзаго была непроницаема в чувствах и мыслях. Монна самозабвенно топила тоску в вине, Бона недобро косилась на меня, а Людоед многообещающе подмигивал желтым глазом.

Забудем прошлое! Брось свининки и я променяю подол этой курвы на шпоры твоих сапог! — сулился пес.

Что ж так дешево, — уничижил я "Иуду" в собачьей шкуре.

Не пожрешь пару деньков, скинешь себе цену, — оправдывал измену хвостатый ренегат.

Я перевел взгляд на маркизу. Не совсем конечно на нее. Декольте её темно-вишневого платья, в жемчужной вышивке порадовало глаз. Опережая аморальную мысль, сразу переключился на барда. Несчастный рифмоплет ничего не ел, не пил, сидел как на иголках, выжидая, когда ему позволят сразить нас вокалом и стихом.

— Амадеус, — обратился я к страдавшему песняру. — Будь любезен, исполни для наших прекрасных сеньор несколько своих сочинений.

Бард воспрянул, как богатырь от пригоршни живой водицы. Он отставил нетронутую тарелку подальше и отодвинулся от стола.

— Если будет дозволено, я исполню цикл баллад, посвященный нашему походу к Эшби и Луибассу, — начал с преамбулы служитель муз. — Исполняется впервые. Надеюсь на вашу снисходительность, сеньора Валери. Как мне отрекомендовал сеньор Вирх… граф, ваше мнение как доброй поклонницы поэзии мне важно услышать.

— Начинай, начинай, Амадеус, — поторопил я барда, избегая испытывающего взгляда Валери. Оно и понятно, откуда Гонзаго знать любит его жена поэзию или нет.

Бард запел. Про топот копыт, звон стали и женские глаза в слезах. От его музицирование сеньора Монна, кажется, абсолютно протрезвела. Когда дело дошло до тягот войны, ран и умирания, тетушкины глаза, само собой наполнились соленой влагой. Чудесные исцеления, возвращение и встречи вызвали у Монны легкое всхлипывание.

— Ваше исполнение весьма приятно, — скромно похвалила Валери, ждущего барда.

— Соглашусь с тобой, дорогая, — поддержала её Югоне. — Только, пожалуй, слишком много печали.

— Такова, правда, войны, — глубокомысленно заметил Амадеус, раскрасневшийся от счастья.

— По мне ничего особенного, — подвязалась к разговору Бона. Как же! Она не могла не добавить в бочку меда свой плевок дегтя. — Так поют на каждой ярмарке.

— Вы, сеньора Бона ничего не понимаете, — встала горой за поэта тетушка Монна. — Петь одно, а выражать чувства посредством музыки и слов совсем другое.

— О чем вы? Какие чувства, милейшая сеньора Монна, — зашипела рассерженной кошкой Бона. — Пусть он лучше споет, как они обошлись с обозом. С сеньоритами Лузой, Валидией и Кариной.

Откуда стерва все знает, — вспыхнул от злости я, — найду блядского стукача — вздерну!

— Кто эти сеньориты, — обратилась ко мне за разъяснениями Югоне.

— Сеньору Эберж интересуют нравы и быт походных маркитанток, — скривился я с брезгливой гримасой. Футы-нуты непотребство, какое. — Что я тебе говорил, — напомнил я барду свое предупреждение и поторопил, — Продолжай!

— Позвольте, я исполню еще несколько баллад, — дополнительно попросил разрешения у дам (вот бабский угодник!) Амадеус. — Исключительно лирических и посвященных особам имена, которых не имею права озвучить.

Я махнул рукой. Давай валяй!

Бард спел. Героиню первой баллады я узнал без труда. Моя сказка о Жанне Д" Арк начинала новую жизнь. Вторая повествовала о прекрасной молочнице, отравившей из ревности возлюбленного молочным пудингом. Третья рассказывала об уродливой тюремщице, позволившей невольнику бежать, в обмен на ласки.

— Женщина воительница? Нонсенс! — категорично заявила Бона. — У нас этим занимаются жрицы Святой Кабиры, но не благородные сеньориты.

Маркиза так же высказала сомнения по поводу последней баллады.

— Признайтесь, милый Амадеус вы придумали сюжет.

Амадеус, раскрасневшийся от волнений, ждал приговора Валери.

— Право я не знаю, — боролась с собой супруга Гонзаго. Ей не хотелось огорчать барда, и в то же время она не особо верила в правдивость историй[56].

— Смею заверить, моя фантазия при написании баллад была скромна, — оправдывался Амадеус, не ожидавший единодушного недоверия своих слушательниц.

Знай, перед кем мечешь бисер, сынок! — втихую посмеивался я.

Бард раскраснелся и, по-моему, был близок к апоплексическому удару. Пришлось заступиться за несчастного стихослагателя.

— Выдумки в балладах меньше чем думается. Неужели никто из вас не помнит о дуэли графини Морсетт и барона Дави. Смелая сеньора сама вызвалась защищать свою честь, не позволив заступиться за себя даже мужу. Чем не прецедент? Воспев доблесть воительницы, бард умолчал о её трагической гибели. Во второй, выдам секрет, возлюбленный молочницы, остался жив, и попросту покинул свою опасную пассию. В третьей, тюремщица была не столь безобразна, и бедняга пошел на жертву не ради получения свободы, (здесь я счел за благо красиво соврать) а ради истинной любви. В остальном, наш достопочтенный сторонник Ал Сеговия, не отступил от истины не на шаг.

Пока я говорил женский коллектив нашего фуршета, буквально подверг меня пытками с пристрастием. Во мне? С чего бы такое? признали первоисточник бардовского творчества.

Так значит, ты волочился за всеми юбками подряд, — впилась в меня взглядом Бона.

Вам мужикам только такие и потребны, чтоб железом махали, — осудила Монна.

Что там было у вас с молочницей, а сеньор граф? — пыталась дознать маркиза.