Лана Тихомирова - Тау

Улицы в городе были прямыми и пересекались строго под прямым углом, ибо Силлирил, первый большой город с Силлиерии, строил геометр и математик Ийарих Гордый. Который сбежал из родного племени из-под гнета своей матери, и чтобы доказать маман, что он чего-то да стоит (и заодно пару своих теорий) построил город. Силлирил — эталон упорядоченности и прямолинейности, однако, заблудиться в нем как нечего делать. Михас вспомнил, что когда-то давно бывал в хорошей гостинице в Силлириле, но найти ее мы так и не смогли. Среди разноцветных домов и разнообразного оформления мы достаточно быстро дезориентировались.

— Этот голубой домик мы проезжаем уже в третий раз, — заметил Эток.

— По-моему предыдущие были другие, — с сомнением сказал Гай.

— Нет, это другой голубой домик, — согласился с Гаем Тау.

— "Другой голубой домик", как звучит, — рассмеялся Михас, он вовсю наслаждался видами, — Все-таки не унылая Пратка: яркий, пестрый город.

— И веселый, — мрачно продолжил Гай.

— Я прям ухохотался, — продолжил Тамареск, зарываясь пальцами, в мои волосы.

— У Пратки свое очарование, — стала я защищать свой город.

— В ней очарования, как в дряхлой мельнице, — отмахнулся Михас.

— Ну, уж нет, — я впала в азарт спорщика, — разве мало обаяния в полуразрушенной мельнице, стоящей возле насыпной дороги, рядом с пшеничным полем? Колосья на поле налитые, колышутся под легким ветерком, и тот же ветерок поскрипывает ее крыльями.

— Слишком пасторально, — поморщился Гай.

— Кому и пасторально, — фыркнула я, — вы просто в моем мире не жили никогда, не цените простой сельской романтики.

— А в твоем мире этой романтики нет? — удивился Тамареск.

— Был бы Комрад, он бы тебе сказал. Хотя… он ценил другое. Мы живем в городе-улье, где полным-полно психов, нищих, богатых и разных людей. В городе все куда-то бегут, очень редко гуляют и стремятся к благополучию. На улицах много людей и транспорта и вообще как-то серо, мрачно, — я рассказывала и понимала, что совсем не скучаю и возвращаться в родные пенаты никоим образом не желаю! Более того, мне даже мысли об этом противны и навевают ненужную тоску.

— Я не могу себе этого представить, но могу предположить, что это ужасно, — посочувствовал Михас.

— Это даже хуже, чем ты можешь представить, — философски заметил Эток.

— Тебе-то откуда знать? — удивился Гай.

— Мне-то как раз и положено знать, как никому, — уклончиво ответил кот, — кошки видят больше людей, дальше людей и глубже. Кошки могут видеть сквозь миры, мы зрим их во сне, и мир Святы я созерцал у нее на коленях сегодня днем.

— Я думал ты дрыхнешь беспробудно, — хмыкнул Тамареск.

— Их святейшества не дрыхнут, оне миры созерцают, — елейно поддакнул Гай, вызвав всеобщее веселье.

— Да где же эта чертова гостиница?! — выругался Михас, отсмеявшись.

— Не та случайно? — Тау показал рукой куда-то вдоль улицы, где красовалась вывеска "Йепирова свадьба".

— Нет, это трактир, я в нем обедал. А гостиница должна быть неподалеку.

— Ты обедал??? — взвинтился от таких подробностей Гай, — в Трактире???

— А что такого? — поднял одну бровь Михас, — мне было лень тратить силы, и я обедал в трактире. Бесплатно, конечно, иначе я бы не стал обедать там.

— Ты меня удивляешь, — улыбался Тамареск, — Бесплатно, это как? Почему бесплатно?

— У меня свои пути, — тонко улыбнулся Михас.

— Знаю я твои пути, — хмыкнул Гай, — пришел, взял пива, возмутился, что дорого, набил морду хозяину и кушаешь три раза в день бесплатно.

— Тот случай в таверне в Пратке, просто случай, — потупил взгляд Михас.

— Это ты Святе можешь рассказать или Тау, мы-то лучше знаем тебя, наш друг, — лирически заметил Тамареск.

Тем временем мы свернули возле еще одного голубенького домика.

— Вот она! Наконец-то! — воскликнул Михас. Гулкий его бас оттолкнулся от стен домов и улетел ввысь, туда, где горела вывеска "Гостиница "Прогорклое масло".

— Прогорклое масло?! — поморщился Эток, — Господин Блак, я знаю вас, как прекрасного кулинара… Почему вы выбрали именно "Прогорклое масло"??!!

— У меня тогда выбора не было, — рассмеялся Михас.

Мы спешились и вошли внутрь светло-лимонного здания. Внутри было очень уютно. В голову закрались первые мысли, что спать на стекле, должно быть, очень неудобно. Отступать, однако, было уже некуда. Мы разместились следующим образом: Гай, Михас и Тау в одном номере, мы с Тамареском в другом. У меня было не много соображений и вариантов развития действий на этот счет.

Однако, потрепавшись всю ночь с Тамареском и глядя на луну, я поняла, что не бывает в мире проституток. Шлюха — женщина, встретившая сутенера, исключая случаи психических отклонений. Раньше я придерживалась легкого взгляда на жизнь: если мужчине это надо, я ему ЭТО дам. С теми, кому ЭТО было не надо, я почему-то долго не задерживалась, быстро расставалась. Все это были не те люди. Тамареску, как любому нормальному мужчине ЭТО безусловно было нужно, но он держал дистанцию. То ли пытался щадить мои "нежные" девичьи чувства, то ли придерживался своих принципов.

Ухаживать он стал обходительно. Все было нежно, тем не менее, я не могла бы сказать, что по-пионерски. Когда Тама меня обнимал, то крепко, порывисто, страстно. Но даже до поцелуев дело не доходило. Тама словно не был до конца уверен, что это с ним происходит.

В конце концов, мне это надоело. Когда первые лучи солнца проникли в комнату, я внимательно посмотрела на Тамареска и улыбнулась.

— Что-то не так? — спросил он.

— Да. Ты меня не целуешь.

Тамареск секунду смотрел на меня, как на умалишенную, потом рассмеялся.

— Ты, наверное, не знаешь, — извиняясь, сказал он, — на Тау поцелуй это… начало любовного акта.

— То есть вы целуетесь только перед сексом? — удивилась я. Чего-чего, а этого я не задумывала.

Тамареск ничего не ответил, он вдруг схватил меня за руку, чуть повыше локтя и порывисто поцеловал. Я не знаю, где и с кем он научился так целоваться, но это было прекрасно. Особенно меня поразило то, что поцелуй был не просто прикосновением губ друг к другу, поцелуй был во всем, это было что-то всеобъемлющее. В руке, сжимавшей мое плечо, в комнате, которую залил солнечный свет, в самом этом свете была какая-то магия. Я чувствовала, что большой мыльный пузырь вдруг раздулся, обнял весь Тау, а затем стремительно лопнул у нас на губах в тот момент, когда поцелуй кончился.

— Я решил попробовать по-твоему, — улыбнулся он, хотя видно было, что Тама хочет сбежать, то ли от стыда, то ли черт его знает!