Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

— Помогите мне!

— Исключительно из любопытства, — склонил голову царь, вытянул руку в сторону грибов и плавно сжал пальцы в кулак.

Одновременно со вспышкой Камня злосчастные грибы навеки исчезли с лица земли в столбе ревущего белого пламени.

Нити, опутывающие Зюгму, почернели и рассыпались в пыль.

Еще один текучий жест — и советник пришел в себя, застонал, открыл глаза и сел.

И тут же подскочил, как укушенный.

Хотя, почему "как"?

Зубки Филомелы вольностей в обращении не прощали.

— Я!.. Вас!.. Посадил!.. А вы!.. Меня!.. За… все!.. Хватать!.. — под яростным натиском стасорокакилограммовой туши советника бедная клумба с редкими тропическими растениями не продержалась и двадцати секунд.

Зажимая свежепрогрызенные Зубками дыры в задней средней части балахона и во всем, что под ним находилось, Зюгма сделал неуклюжую попытку поклониться, понял, что со своей комплекцией он может или держать руки сзади, или кланяться, выбрал первое и пожал плечами.

— Извините, ваши величества, я все через десять минут исправлю.

Костей выжидательно посмотрел на Серафиму.

— Через десять минут? — ласковая улыбка царевны не смогла обмануть насторожившегося Зюгму. — Давайте не будем торопиться. Через полчаса я предоставлю вам свой проект СВОЕГО сада, и если после обеда я не увижу его здесь перед собой, то… — Серафима вскинула беззащитный взгляд на Костея и вздохнула.

Советник сжался.

— То придется мне обходиться без места для прогулок, — покорно договорила она.

Не успел Зюгма выдохнуть с облегчением, как Костей добавил:

— А мне — без советника.

— Буду стараться, ваше величество, и заставлю работать как проклятых всех моих помощников. Ваша воля — мне закон, — изобразив лицом счастливую покорность и, похоже, успев позабыть об инциденте на клумбе, склонился в глубоком поклоне колдун.

Раздался натужный треск.

Это разодранный балахон и прочие предметы советничьего туалета, устав бороться с натяжением, сдались и разошлись в разные стороны.

На упитанном лице Зюгмы воцарилось выражение, которое в приличном обществе вслух не говорят.

Серафима неохотно спрятала усмешку, сделала вид, что ничего не произошло и, слегка покосившись на Костея, обратилась к советнику:

— А, кстати, уважаемые господин первый советник, пока не забыла — хотелось бы поблагодарить вас за исполнение моей вчерашней просьбы.

— К-какой… просьбы?

— Насчет новой обуви, — напомнила царевна.

— А… Всегда рад.

— Огромный выбор, прекрасная работа, отборные материалы.

— Это был такой пустяк, — слегка ожил и самодовольно усмехнулся Зюгма.

— Только не могли бы вы намекнуть мне, когда вы предоставите обувь и на правую ногу? — шелковым голоском поинтересовалась Серафима.

— Что?..

— То, что я дала вам только левую туфлю, не значит, что у меня обе ноги одинаковые, ваше светлейшество, — скромно потупившись, проговорила она.

— Что?..

Костей расхохотался.

Зюгма окончательно завял.

Царевна попросила перья, чернила, кисти, краску, бумагу и не беспокоить.

Через обещанные полчаса она выдала на-гора план своего сада, с подписанными деревьями — кружочками, кустарниками-горошинами и травами-вениками и приказание ничего не менять. Особенно травы, хотелось добавить ей. Никогда не знаешь, что и как может пригодиться.

Передав план поджидавшему под дверью помощнику Зюгмы, она радостно потерла руки и продолжила работу — пока она работала над проектом сада, в голову ей пришла одна презабавнейшая идея.

Исписанные и изрисованные листы толстой шершавой бумаги так и летали по всей комнате — Находка только успевала их подбирать. Ей было дано распоряжение дуть на них, чтобы побыстрее просушить краску и чернила, и складывать в стопочки по тематике.

И когда от Костея пришли приглашать ее на обед, она прихватила с собой горничную, нагрузив ее плодами своего необузданного творческого утра.

— Что это? — увидев Находку с кипой бумаги, пером и чернильницей, царь жестом прервал доклад генерала Кукуя и в предчувствии неприятностей нахмурился.

— Это — план реконструкции дворца, — гордо заявила Серафима и, подвинув широким жестом посуду с обитаемого конца стола, веером раскинула ярко раскрашенные рисунки.

Веер получался толщиной чуть не с "Приключения лукоморских витязей".

— Дворцу не нужна реконструкция, — решительно отверг проект, даже не взглянув на рисунки, Костей.

Ах, не нужна…

Значит, мы готовы выполнять не все мои прихоти.

Ладно, не хотим прихоти — создадим необходимость.

Другого плана выбраться из своей комнаты куда-то, кроме этого дурацкого сада, у меня все равно нет. Как и времени его придумывать.

— Почему, ваше величество? — вкрадчиво склонив голову, перешла в контрнаступление царевна.

— Потому что, когда я стану царем Лукоморья, — при этих словах Костей испытующе впился единственным глазом в лицо Серафимы, — ноги моей больше в этой дыре не будет.

Серафима не дрогнула.

— Вы станете царем Лукоморья, потом правителем Забугорья, потом — всего мира, и люди захотят узнать, где начинал свой путь в величие такой человек, как вы. В страну Костей, к этому самому замку потянутся толпы паломников, чтобы увидеть то, что не видел никто, чтобы рассказать всем, чтобы вспоминать всю жизнь. И что они здесь у вас увидят? — она трагически обвела полутемный затрапезный трапезный зал рукой, свободной от рисунков.

— Света можно будет прибавить, — неохотно согласился царь.

— Я не это имела в виду, но давайте попробуем, — кивнула, соглашаясь, царевна.

Костей вытянул руку в направлении предполагаемого расположения люстры во мраке под потолком и пошевелил пальцами.

Вспыхнули, заливая весь зал неестественно-белым магическим светом, свечи, как будто все звезды ночного небосклона сгребли в одну кучу и заставили гореть ярче солнца. Вспыхнула вокруг люстры паутина и мгновенно разнесла, как бикфордов шнур, пламя во все концы зала. Запахло паленым. На пол, на стол, на людей посыпалась зловонная черная пыль.

— Мерзость запустения, — окинув взором открывшуюся картину, с чувством процитировала царевна любимое Иванушкино выражение и брезгливо смахнула с рукава сыпавшуюся с потолка грязь. — Ну не говорила ли я? Никто не приводил это зал в порядок и не ремонтировал лет тридцать, я полагаю?

— Пятьдесят, — уточнил Костей и чихнул.

— И много у вас таких помещений в замке?

Царь задумался.

— Больше половины? У меня никогда не было такой потребности в придворных прихлебателях и челяди, как у прежних хозяев. Простота, без всяких раздражающих излишеств — вот мой вкус сейчас. Ничто не должно отвлекать меня от работы. Да и что может предложить мне эта деревенщина? Свою долю роскоши и славы я возьму, когда буду властелином мира.