Пола Вольски - Сумеречные врата

— Не смей говорить об отце, ты не имеешь права!

— …видел, что запад захватывает наш мир. Хороши они или плохи, новые идеи пускают корни, и для Кандерула уже нет возврата к прошлому. Боги больше не ходят среди нас. Они вернулись к себе. Правитель больше не божество среди смертных…

— Не слышу тебя!

— И тот, кто не склонится перед будущим, будет раздавлен.

Несколько мгновений длилось молчание. Джатонди не сводила глаз с лица матери, а та смотрела прямо в стену.

— Ты наконец показала мне, чего стоишь, — заговорила Ксандунисса, и голос ее был суше летних месяцев, но в глазах блестела влага. — Теперь я понимаю тебя. Ты сможешь обсудить свои блестящие современные идеи со своим новым повелителем, НирДхаром. Он, несомненно, будет благодарен тебе за поучения, и надеюсь, ты также получишь удовольствие от бесед с ним. Со мной тебе больше говорить не о чем. Я никогда больше не заговорю с тобой.

Гочалла вышла и заперла за собой дверь.

Сумерки. Последние яркие полосы заката померкли на небе. Паро принес ужин, зажег светильники и удалился. Глядя в окно, Джатонди механически отправляла в рот ложку за ложкой тушеных физалий. За окном темнело, в горячем мареве поблескивали звезды.

Ждать уже недолго, размышляла Джатонди. Скоро дожди начисто отмоют землю. Времени мало.

Еще сама не поняв, что у нее на уме, девушка начала собираться. Одежда, скромные украшения, гребешок, зубная щетка, пилочка для ногтей, несколько памятных вещиц были быстро уложены в легкий саквояж. Поверх всего — фляжка с водой из умывальника. Несколько хлебных корок, пара спелых фуршиб на обед — и саквояж полон, хоть и не тяжел.

Она оглядела себя. Решила: одежда подойдет. Скромное, не привлекающее внимания платье. На поясе простой полосатый зуфур. В его складках скрывается маленький кинжал и пара цинну — все ее деньги. А вот обувь… не годится. Она быстро сменила изящные туфельки на пару крепких сандалий, и можно было отправляться, однако Джатонди решила выждать, пока мать и Паро уснут. Слуга, к счастью, ложился рано. А мать, хотя и часто маялась бессонницей, с темнотой закрывала в спальне ставни…

Прошел час, ночная темнота сгустилась над садом, и хор мошкары звучал все громче. В душном воздухе чуть повеяло прохладой. Когда взошла луна, Джатонди сбросила легкий саквояж из окна своей комнатки на третьем этаже и спустилась следом по веревке, которую сплела из связанных простыней, покрывала и занавесок. Конец веревки футов на восемь не доставал до земли. Джатонди отпустила руки и спрыгнула, приземлившись на вскопанную грядку, не удержалась на ногах и рухнула на землю. Поднявшись, убедилась, что ничего не повредила, подняла саквояж и внимательно осмотрелась. Не считая освещенного окна ее спальни, окна УудПрая были темны. Никаких признаков жизни, кроме треска цикад. Перед ней расстилалась пыльная, бледная в лунном свете равнина, на краю которой горели огни ЗуЛайсы. Девушка бросила последний взгляд на дворец и, расправив плечи, пошла прочь.

Путь до города был долог и утомителен. Джатонди не привыкла к пешим прогулкам. Она не раз с тоской вспомнила о королевском фози, древнем, но по-прежнему величественном сооружении, в котором, благодаря рессорам и мягким подушкам, так приятно было путешествовать. Паро мог без остановки довезти фози до самого города за каких-нибудь три часа, даже в самую жаркую погоду. Пешком ей так скоро не добраться, зато сейчас не придется жариться на безжалостном солнцепеке.

Саквояж мешал двигаться, и все же девушка шагала довольно проворно. У Пирамахби она остановилась напиться, но в зловеще темневшие под луной руины заходить не стала. Задерживаться здесь тоже не хотелось.

Луна уже садилась, когда она добралась до окраин ЗуЛайсы. Стояла глубокая ночь, и хотя городская жизнь не прекращалась круглые сутки, обычно в такое время на улицах бывало тихо. Но только не сегодня.

Огни, шум толпы и оживление нарастали по мере того, как девушка приближалась к центру людского улья. Шум, громкий гомон, недовольство, выплескивавшееся в горьких жалобах и упреках. Все против вонарцев, заметила девушка. Проповедники Сынов призывают к бунту именем Аона. Джатонди ожидала появления солдат Второго Кандерулезского, готовых подавить беспорядки среди местного населения, как они уже проделывали это не раз. Но теперь толпы были слишком велики и враждебны. Джатонди быстро поняла, что фанатиков уже не сдержать силой — это не привычные беспорядки.

В такую ночь вонарская резиденция, конечно, окажется крепко заперта и под надежной охраной. Наверняка, подумала Джатонди, у, ворот ее задержат. Однако если назвать себя, то должны впустить. А во Трунир, когда услышит что заставило ее просить убежища, не откажет в помощи.

Джатонди старалась не думать о том, встретит ли в резиденции Ренилла. Вообще-то, он там работает. Наверняка рано или поздно они столкнутся. Он, может быть, смутится при встрече с ней. Она свое дело сделала, о чем с ней еще говорить?

Но ведь он звал ее уйти с ним. Возможно, он говорил не всерьез. Тогда зачем вообще было говорить? Он ничего не выигрывал, наоборот, рисковал получить пулю в лоб.

А если бы не Паро со своим пистолетом, приняла бы она тогда его предложение? Тогда, когда угроза ненавистного брака еще не выгнала ее из УудПрая? Пошла бы она за вонарцем по доброй воле? Быть может.

А теперь? Если бы он снова позвал ее? Это вряд ли. А если все-таки? Что ей ответить? Этот вопрос так занимал Джатонди, что она почти не замечала дороги. Между тем толпа вблизи Сумеречных Врат стала гуще, а шум громче. Люди подзадоривали друг друга и страсти разгорались. Особенно раздражал толпу вид стоявших у Врат солдат в серо-коричневой форме. Джатонди же в задумчивости не заметила, что острый взгляд из толпы выхватил золотой венчик — знак касты Лучезарных — свисавший с ее зуфура; не видела, как те же глаза скользнули к ее лицу, сощурились, узнав; как обменялись знаками затесавшиеся в толпу недовольных молчаливые люди в темных плащах…

Джатонди и не подозревала, что за ней следят. Она не Думала об опасности, пока та не настигла ее, но было уже поздно. Когда она проходила мимо темного провала переулка, оттуда высунулась рука и затащила девушку в темноту. Саквояж выпал у нее из рук, Джатонди вскрикнула, но другая рука тут же зажала ей рот. Новые руки вцепилась в ее плечи и одежду с пугающей силой, и, как ни билась пленница, ей не удавалось стряхнуть их. Кто-то высокий и крепкий обхватил ее сзади, зажимая одной рукой рот и нос, перекрывая крик и дыхание. Девушка почувствовала, что ее отрывают от земли. Лицо уткнулось в грубую ткань. Крикнуть она не могла, и ничего не видела.