Кристофер Сташеф - Шаман

Из-за этого Огерна зазнобило, ему стало здорово не по себе. «Нет, надо быть начеку», — подумал он. Оглянувшись, он увидел, что солнце заходит и золото его лучей приобретает багряный оттенок крови. Быстро наступил вечер, и казалось, само солнце приветствует Багряного. Мужчины поджигали высокие, закрепленные на столбах светильники. Танцевать теперь выходило по нескольку пар сразу. Как только стемнело, девушки стали разносить тарелки с жареной свининой и высокие кружки с пивом. Огерну, как почетному гостю, еду подали первому, а вместе с ним — старому жрецу. Свинина была очень вкусная, пиво крепкое. Огерн совсем немного отведал того и другого. Старик заметил это и пожурил Огерна:

— Ну же, такому здоровяку, как ты, надо кушать как следует! Или ты неважно себя чувствуешь?

— Это все из-за жары, — как-то смущенно отозвался Огерн.

Старик понимающе кивнул.

— Ну так пива хотя бы попей. Оно и само по себе питательное, и для желудка полегче.

Огерну было неудобно отказываться, поэтому он поднял кружку и опрокинул ее в рот, но при этом гораздо больше пролил на подбородок и грудь. Поставив кружку на стол, Огерн огорченно воскликнул:

— Какой же я безрукий! Вы уж меня простите, добрый господин!

— Да ничего такого, не переживай, — дружелюбно усмехнулся старик, а возле Огерна словно ниоткуда возникала женщина, отерла ему подбородок и, пожалуй, чуть дольше, чем нужно, промокала ему грудь. — Все мы ближе к вечеру становимся неуклюжими.

Она одарила Огерна похотливой улыбкой. Он улыбнулся в ответ и, осмотревшись, заметил, что почти все жители деревни уже изрядно пьяны и перемазаны свиным жиром. Поначалу Огерн решил, что тут дело в дурных манерах, а потом догадался, что и это тоже часть ритуала.

Как только трапеза завершилась, снова загремели барабаны и в круг опять вышли танцоры. Только теперь их движения стали медленными, более плавными, мужчины и женщины касались друг друга бедрами, обнимались, нежничали. Огерн почувствовал легкое опьянение, хотя пива выпил совсем немного, и теперь понимал, почему танцоры утратили былую резвость. Однако когда барабаны забили быстрее, быстрее задвигались и танцоры. Они стали еще теснее прижиматься друг к другу — то бедрами, то всем телом. Улыбки застывали на их лицах. Огерну стало страшно смотреть на танцующих, и он поражался, как они еще держатся на ногах.

И вдруг, резко и неожиданно, барабаны умолкли и прогремел огромный гонг. Танцоров как ветром сдуло из круга. Они встали по краям, тяжело дыша. Их сияющие глаза были устремлены к середине круга.

Тут вперед вышли две девушки, с ног до головы одетые в наряды из цветов. С ними в обнимку шел Лукойо. На полуэльфе ничего не было, кроме килта и цветочных венков. Взглянув на Лукойо, Огерн понял: его друг пил и ел ничуть не меньше жителей деревни, а судя по затуманенному взору полуэльфа, можно было предположить, что он танцевал до упаду — вот только скорее всего вдалеке от посторонних глаз.

Но вот барабаны забили снова — медленно, рокочуще, и девушки отступили, оставив Лукойо одного. Он весьма выразительно покачивался, но упасть не упал — возле него почти мгновенно очутилась еще одна девушка, также окутанная цветочным одеянием. Она пританцовывала, притопывала ногами, покачивала бедрами, хлопала в ладоши, подняв руки выше головы, улыбалась. Ее широко открытые глаза призывно блестели.

По кругу пробежал ропот, кто-то шептал:

— Девственница! Девственница богини! В нее вошла Алика!

Огерн скорее сказал бы, что в девушку вошло слишком много пива, но все же движения ее почему-то остались изящными и плавными. Она притопывала ногами и все ближе подходила к Лукойо, а тот, расплывшись в улыбке, мало-помалу начал повторять движения девушки. То хлопали друг об дружку их ладони, то сплетались ноги, а крестьяне не сводили глаз с танцующей пары. Зрители хрипло дышали, тела их подергивались в такт, и Огерн вдруг понял, к чему вел этот танец.

Девушка пошла по кругу около Лукойо, время от времени то приближаясь к нему, то отдаляясь от него. Один за другим с нее начали падать цветы. Они падали сначала редко, затем посыпались дождем, открывая фигуру чудесной красоты. Лукойо во всем следовал девушке. Вот и с него начали опадать цветы. А когда на ней осталось всего несколько цветочных венков, она шагнула к Лукойо, сорвала с него оставшиеся цветы, а он проделал то же самое с ней, при этом гладя нежную кожу девушки своими длинными пальцами. Девушка задрожала от желания, движения ее стали неровными, даже неуклюжими.

Все, как один, словно зачарованные, следили за этим зрелищем. Все, кроме Огерна. А он чувствовал нарастающую с каждой секундой тревогу и видел перед собой волшебный образ своей богини. И смотрел он не на Лукойо, не на его временную подругу, он видел все и всех сразу: и залитый светом факелов круг, и тени, лежавшие за кругом. Поэтому от его зорких глаз не укрылось движение в тени, к которому он и обратил свое внимание. Вскоре в отсветах факелов показались фигуры четверых мужчин, которые несли на плечах закрытые носилки. На носилках восседала еще одна фигура. Танцующая пара приближалась к процессии, а та шла ей навстречу, и наконец свет факелов выхватил из мрака фигуру на носилках…

То была статуя, идол — чудовище из ночных кошмаров. Нечто жуткое — багровая фигура, сидевшая со скрещенными ногами посреди свиных костей, насмешка над женщиной — ввалившиеся груди, костлявые руки, вместо лица обтянутый белесой кожей череп, с которого свисали похожие на змей, слипшиеся пряди белых волос. Огерн окаменел от ужаса, потому что в этой скульптуре почувствовал присутствие Улагана, почувствовал настолько сильно, что на миг ему показалось, будто он смотрит на самого багряного бога!

Но потом он вспомнил, что Улаган-мужчина, значит, это не его изображение, а кого-то из его прислужниц.

Но изображение-то двигалось! И ужас вернулся к Огерну, и он увидел, как страшная мумия подняла огромный кривой меч, как только Лукойо сорвал с девушки последний цветок, а она протянула руку к его килту. Килт упал на землю, девушка прижалась к Лукойо, обняла его, ее губы слились с его губами, они опустились на колени, а вместе с ними опустились на колени носильщики, а меч поднялся еще выше…

И тут Огерн понял, что перед ним вовсе не статуя, а живое существо в маске и размалеванное красками, — и одновременно понял, что у ритуала может быть единственный возможный конец. Страшно крича, кузнец вбежал в круг и обнажил свой меч. Девушка тянула Лукойо к себе, но полуэльф успел услышать тревожный окрик Огерна. Он поднял голову, собрался было выругаться, но увидел занесенный над ним кривой клинок, услышал проклятия, изрыгаемые существом с раскрашенным лицом. Лукойо откатился в сторону и вскочил на ноги, возмущенно крича, а Огерн прыгнул следом за ним и, отразив новый удар кривого меча, крикнул: