Татьяна Патрикова - Драконьи грезы разужного цвета

— Мне нравится эта идея, но как какой-нибудь бедняк сможет прокормить дракона?

— Захочет, найдет как. Ведь мир вас любит, абы кому запечатлеть дракона просто не получится. Ведь так?

— Так, — Ставрас не удержался и уткнулся лицом ему в шею. Шельм вздрогнул. — Тсс… — прошипел лекарь. — Похоже, я на старости лет стал сентиментален, как не знаю кто.

— Может быть, как человек? — Шельм пытался, но не смог сдержать улыбки. Поднял руку и зарылся пальцами в жесткие волосы лекаря.

— Может быть.

— А как там малыши?

— Спят. Но скоро проснуться и их нужно будет кормить.

— Чем?

— Лучше бы не только мясом, но и молоком, и фруктами.

— Но где мы их найдем в горах? — снова заволновался Шельм, растерянно расчесывая волосы лекаря растопыренными пальцами. Тот улыбнулся, защекотав чувствительную кожу на шее парня.

— Нигде. Но наша миссия выполнена, мы возвращаемся в Столицу.

— Но до нее…

— Через портал.

— Что? — Шут убрал руку из его волос и обернулся. — Опять с помощью Шелеста?

— Нет. Кровавый арбогаст здесь не поможет. Слишком много нас всех вместе взятых.

— Арбогаст? — с каким-то священным ужасом в глазах прошептал Шельм.

— Так, — протянул лекарь, хмуря брови. — Неужели, в этой твоей книжке про тех, кто людьми не является, и про них упоминалось?

— Не в ней, — непослушными губами прошептал Шельм. — Они же не превращаются в людей.

— Не превращаются. Но все это время ты не только вместе со мной на нем катался, но и купал его, и оседлывал. Так чего же ты теперь испугался?

— Они переправляют за грань души тех, кто не принадлежит этому миру, значит, когда-нибудь и я…

— Почему?

— Но, масочники же…

— Знаешь, ты порой бываешь очень сообразительным, — заправив за аккуратное ушко голубую прядку, произнес лекарь с улыбкой, — но иногда просто невозможно тормозишь с выводами.

— О чем ты? — глаза шута изумленно распахнулись.

— Даже Гиня сообразил, что раз мир позволил родиться Вольто, то, значит, принял вас. Поэтому наш красноволосый и отправился на поиски своего дракона, и Муравьеда на это дело подбил. Ну, а теперь, когда ты нашел способ оживлять драконов, это уже неоспоримый факт. Так что, после смерти встреча с Кровавым арбогастом тебе точно не грозит. Скажешь что-нибудь?

— Угу, — отвернувшись от него и пряча под ресницами радостный блеск глаз, буркнул шут. — Так, когда мы возвращаемся?

— Как только ты восстановишь силы и проснешься.

— Знаешь, не думал, что такое может быть, но, кажется, уже восстановил. Ты что-то сделал?

— Да. Поделился.

— Ясно.

— Так просыпаемся?

— Подожди. У меня еще вопрос.

— Ну?

— Этот луг, он…

— То, что осталось от двух рядом стоящих курганов.

— Почему только двух?

— Потому что третий вон там, слева, чуть подальше. А четвертый вообще далеко отсюда.

— И как же ты их так быстро заметил? — искренне изумился Шельм.

— Как, как, — недовольно проворчал лекарь. — Потому что как раз на одном из них и лежал, когда он неожиданно начал испаряться прямо подо мной, став прозрачным, и внизу я увидел пробуждающегося малыша.

— А как ты понял, что это я виноват?

— Легко. У тебя тогда сердце начало останавливаться и параллельно с оживлением детей я почувствовал, что умираешь ты.

— Да, не умирал я!

— Правда? — Ставрас спросил это таким тоном, что Шельм запнулся.

— Кажется, не умирал.

— Давай договоримся, что впредь, даже если тебе будет что-то там казаться, ты будешь спрашивать у меня. Вот почему ты не сказал, что собираешься экспериментировать с мертвыми яйцами?

— Думал, ты будешь против. Да и вообще… — запальчиво бросил шут, но лекарь приложил палец к его губам.

— Я понял, — серьезно глядя ему в глаза, произнес он. — Но впредь имей в виду, что еще одна подобная выходка и я прорву эту твою мембрану и буду не только ощущать тебя постоянно, но и мысли слышать тоже. Ты этого хочешь?

— Ты меня шантажируешь? — глаза Шельму сузились, а губы превратились в одну плотно сжатую линию.

— Нет. Ставлю перед фактом, — отрезал Ставрас.

И прежде, чем Шельм успел высказаться на этот счет, Вересковая Пустошь исчезла и шут, открыв глаза, обнаружил, что лежит на коленях лекаря, а перед ним танцует в небольшом углублении пламя костра, возле которого на свернутом в несколько раз большом одеяле (не иначе из запасов все того же Ставраса) мирно посапывают четыре малыша-дракончика. Маленькие, трогательные и просто невероятно красивые, по мнению Шельма. Их спутники тоже еще спали, устроившись кто где. Веровек мирно похрапывал, а Гиня и Мур как всегда жались во сне друг к другу. Над верхушками сосен и лиственных деревьев в серой дымке красной канвой загорался рассвет.

— Мне будет очень больно, если ты умрешь, — неожиданно раздался откуда-то сверху тихий голос, похожий в этот момент на шепот ветра, которого этим утром в горах и вовсе не было. — Я просто хочу, чтобы ты помнил об этом.

Шельм вздохнул. Сердце неприятно сжалось, наполнив душу одновременно и радостью, и грустью.

— Я все равно не смогу жить так же долго, как и ты.

— Я знаю, — в голосе Ставраса Шельму послышалась печаль, от которой совсем неожиданно намокли ресницы.

— Но я постараюсь… — начиная говорить, Шельм и сам не знал, что хочет сказать, но все равно проговорил, повторившись: — Постараюсь не огорчать тебя.

— Постарайся, — отозвался лекарь. Он хотел добавить еще что-то, но в этот момент проснулся один из дракончиков, черный и самый крупный, и тихо заскулил, отчего Гиня буквально подорвался из-под одеяла. Ставрас улыбнулся, приподнимая Шельма за плечи. — Пора спешить.

— Что с ним? — испуганно вопросил Гиацинт, прижимая к себе малыша, но смотря при этом на лекаря.

— Проголодался, — поспешил успокоить его Ставрас, вставая на ноги.

За черным начали пробуждаться и остальные малыши, а с ними и те, кто был на них запечатлен. Сборы много времени не заняли, так что, как только солнце полностью поднялось из-за горизонта, Драконий Лекарь уже открывал большой, широкий портал, чтобы они все вместе с лошадями, которых вел Шельм верхом на Шелесте, и драконами, их несли на руках остальные, могли пройти через него и оказаться в Радужном Дворце, резиденции Его Величества Палтуса Третьего. И встреча была радостной, несмотря ни на что.

Первым делом было решено устроить бал. Причем, никакие отговорки Веровека, который полностью поддержал идею Шельма насчет Драконария и желал, как и лекарь с шутом, поскорей приступить к его обустройству; ни увещевания Ставраса, не смогли повлиять на решение Палтуса, в некоторых своих самодурствах умудряющегося быть до отвращения упертым. Он сказал бал, значит бал. Все дела потом.