Сергей Алексеев - Очаровательная блудница

— Кто это? — почему-то испуганно спросила Лиза.

Рассохин лишь пожал плечами.

Место она выбрала лишь к исходу дня неподалеку от Зажирной Прорвы — видимо, сосредотачивалась и давала Стасу возможность переварить услышанное.

Причалили к кедровому мыску, выдающемуся из материка в пойменное болото, затопленное до вершин высокого тальника, и в самом деле уединенное, недоступное и благодатное — с реки даже костра не увидишь. Под ногами мягкий подстил, расшелушенные бурундуками и белками в прошлом году шишки, легкий, томительный шорох ветерка в кронах и знакомый, завораживающий дух кедра. Однако ностальгические воспоминания были краткими, поскольку Лиза сразу же начала рассказывать о Книге Ветхих Царей и похождениях штаб-ротмистра Сорокина.

Надо сказать, кержацкая закваска в нем все-таки взяла верх. Искушенный знаниями будущего и в них убежденный, он не стал ждать революции, краха династии Романовых и последующих репрессий. Война захватила его в Омске, и тамошний начальник жандармского управления, к коему он поступил в подчинение из-за удаленности от столицы, назначил его надзирать за мобилизацией, приказал сбрить раскольничью бороду, подстричься и надеть мундир. Жалоба генералу Муромцеву действия особого не возымела, хуже того, начальник хоть и отпустил Алфея на Карагач, однако начал строить ему козни — не выплачивал суммы, отпущенные на выполнение задания, задерживал или не отсылал в Петербург донесения, а впоследствии и вовсе оборвал связь с генералом Муромцевым. Скорее всего, прочитывая донесения строптивого штаб-ротмистра, этот сибирский вотчинник узрел свою выгоду и выслужиться вздумал. Поэтому в омских архивах и скопилось столько материалов по работе Сорокина. А генералу корпуса жандармов, видимо, было уже не до Стовеста, впрочем, как и самому государю.

И когда Алфей это понял, попросту можно сказать, дезертировал и остался на Карагаче вплоть до начала семнадцатого года. Верно, точно зная срок, он дождался февраля и в период демократии Керенского, в перерыве между революциями, преспокойно вернулся в переименованную уже столицу, собрал вещички и отбыл в Швецию. Это уже потом судьба занесла его в Канаду.

Дворецкому не удалось установить, с какими результатами Сорокин закончил свои розыски Книги Пророчеств на Карагаче, да пожалуй, об этом, кроме него самого, никто не знал и знать не мог. Однако судя по тому, что его правнук, дождавшись перемен в России, немедля явился, принял гражданство и взял в аренду бывшие поселения старообрядцев, Стовест до сей поры находился где-то здесь.

По крайней мере, сам профессор, а с ним и Лиза были в этом уверены.

Выговорившись лишь на рассвете, она после пяти кружек черного кофе забралась в спальник и уснула.

Рассохин еще долго бродил по мысу, прислушиваясь к ночным шорохам и звукам; этот древний берег реки был островом, отрезанным разливом и с тыла, однако его не покидало чувство тревоги. Как и на стане золотоносной речки в былые времена: то казалось, кто-то крадется, то вдруг отчетливо доносился плеск весла и шорох кустарника о борт лодки.

Он доверял своему предчувствию, и как оказалось, не зря: в половине пятого утра, когда костер угас и восход залил воду розовым, Стас увидел, как с реки по разливу беззвучно скользит облас. По-разбойничьи сунув топорик за пояс, он затаился за кедром и стал поджидать. Долбленка шла точно к мысу, и когда оставалось сажен пять, Рассохин наконец признал гребца — Христофор!

— Завернул на огонек, — проговорил тот негромко, словно зная, что его слушают. — Ну выходи из-за кедры-то…

У Рассохина затылок ознобило мистическим холодком — сквозь дерево огнепальный узрел, потухший костер увидел.

— А я тряпицу на куст не привязывал, — сказал он. — Знака тебе не давал.

— Коль надобно, так и без тряпицы найду. — Христя причалил к берегу бортом и не по-стариковски ловко, с винтовкой в руке выскочил на сушу, размял ноги. Рогатина оставалась в обласе.

— Что-то случилось?

— Да не, паря, не случилось. — Достал котомку из обласа. — Посижу у тебя, чайку попью…

— Ради бога, — обронил Рассохин. — Пошли к костру. Только тихо.

Было достаточно тепло, поэтому палатку не ставили, а раскинули ее прямо на подстиле. Лиза спала на боку, прикрыв лицо накомарником, и пытливый глаз огнепального сразу же определил, кто в спальнике.

— Жена твоя, что ли? — прошептал он и, приставив винтовку к дереву, сел. — В мешке-то спит?

По убеждениям кержаков, мужчина не мог путешествовать вдвоем с чужой женщиной; это должна была быть или мать, или сестра, или супруга.

— Жена, — подтвердил Рассохин мимоходом, распаливая костер.

— Откуда взялась? — с лукавой простотой спросил Христя. — На соре не было…

Его пытливость сразу же насторожила.

— Приехала, — бросил Стас.

— То-то мне и сказали, мол, Рассоха по Карагачу вверх пошел, с женой. А я думаю, откуда жена, коль ранее не видал?

— Проверить захотелось?

Огнепальный достал из котомки котелок, не спеша сходил за водой, повесил над костром. И как будто бы забыл, что у него спросили.

— И куда чалите? — поинтересовался он.

— Ты же знаешь — на Гнилую.

— Чего здесь встали ночевать? Худое место…

— Почему худое?

— Дак сыровато в кедрачах, паря, а жену на землю спать положил. Сам-то помнишь, каково бывает, коль на сыром поспишь? Тепло ешшо обманчиво…

— Спальник пуховый, а снизу клеенка, — объяснил Рассохин, гадая, чего ему надо. — Не промокает.

— Первая-то жена у тебя померла? — вдруг как-то утвердительно спросил огнепальный. — Та, что из больницы тебя забирала? Вроде Анна именем?

Можно было подумать, он примеряет к нему свои кержацкие обычаи, где с женой живут до самой смерти и не имеют понятия разводов, но в тоне его была уверенность знающего человека, — ему было известно даже имя!

— Ты что же, следишь за мной? — усмехнулся Стас. — По пятам ходишь?

— Разве за тобой уследишь? — тихо засмеялся Христя. — Люди говорят. Только надо уметь слушать… А эту-то давно ли взял? Вроде молодая…

— Слушай, Христофор, тебе что нужно? Что ты все выпытываешь?

— Будет тебе, паря, выпытываю… — Он вынул из котомки мешочек с травяной заваркой и насыпал в закипающую воду. — Я чтоб разговор составить, беседу. Не молча же сидеть? Уж больно ты тёркий стал…

— Какой?

— Тёркий! Пугливый, значит, подозрительный. Тёрка — рыбка такая, ни за что не поймаешь. Да зато сладкая! Любопытно мне порасспрашивать, как живешь. Поди, не чужой ты на Карагаче, и мы эвон уж сколь знаемся…

— Мне тоже любопытно, что за люди на Карагаче живут. — Рассохин перехватил инициативу. — Расскажи-ка мне, что это за община на Гнилой поселилась? Раз ты все тут знаешь. Что за отроковицы такие?