Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

— Однажды, — сказал он старчески скрипучим голосом, — не так давно… по нашим меркам, в ворота обители постучал молодой рыцарь, отважный и чистый. Он хотел было посвятить себя Богу, душа его была чиста и сияла таким дивным небесным огнем, что его все стали называть Рыцарем Света. Он пробыл у нас всего два месяца, больше мы его держать не стали…

Я спросил в недоумении:

— Почему?

— Брат паладин, — сказал аббат с грустью в голосе, — вы как-то сказали в пылу спора, что монахи должны не свои души спасать, а душу человечества!.. Это было в азарте, вы тут же забыли, однако это действительно высшая цель монашества, и меня поразило, что вы это как-то прозрели… Вам было откровение, да?

— Скорее, озарение, — ответил я скромно. — Хотя откровения меня тоже посещают чаще, чем гуси пруд. Отец настоятель?

Он кивнул.

— Да-да, я отвлекся. У стариков это бывает часто, уж прости, сын мой… В общем, мы посовещались и решили, что он свою душу спас и без монастыря, а сейчас пусть лучше идет сражаться за душу и плоть человечества. Но не молитвами и проповедями, а тем, что умеет лучше всего: копьем и мечом.

— Здорово, — сказал я озадаченно. — Вообще-то мудрое решение. Вы здесь не просто монахи, святой отец. Вы мудрецы! Не побоюсь сказать вам со всей мужской прямотой и резкостью прямо в глаза: вы мудрецы!..

Он покачал головой.

— Мы только люди, занятые вопросами совершенствования человека. Даже не всего человека, а только той его части, что называется душой…

— Но разве Всевышний не вложил ее уже готовой?

— Но она далеко не у всех властвует, — ответил он так же мирно, — у большинства вообще спит. Недаром же говорят: мертвая душа, прожженная душа, пустая душа, продажная душа… Так вот я и подумал, может быть, тебе стоит, гм, встретиться с ним и объединить усилия? Дело в том, уж прости, но если силы Тьмы пробьют защитную стену святости, то здесь мы их удержать не сможем. И ты не сможешь, увы, даже при всей пока что непонятной нам мощи…

Я пробормотал:

— Если вдвоем получится лучше, то я не настолько дурак, чтобы отказываться. Особенно если настолько опасно. Он где-то близко?

— Нет, — ответил он, — но ты найдешь его очень легко. С твоим-то конем… Я дам тебе карту. И… отмечу для тебя.

Я молча ждал, а он, порывшись в ящиках стола, вытащил несколько свитков, прочел надписи на шнурках, все убрал обратно, один оставил на столе.

— Вот это и есть карта, — произнес он. — Смотри…

Смотрел я туповато, все-таки картографы у них хреновые, горы едва обозначены, реки чересчур прямые, пропорции искажены, словно для того, чтобы запутать прилетевших на Маркусе.

Не сразу начал улавливать нечто знакомое в очертаниях горных хребтов, всматривался так и этак, наконец спросил:

— Это карта с точки зрения шмеля?.. Или как землю видит гордый орел, сытый и довольный?

Он проследил за моим взглядом, покачал головой.

— Не туда смотришь, брат паладин. Вот эта синяя точка… присмотрись к ней.

Я присмотрелся, ничего не случилось, поднял взгляд на него, наблюдающего за мной с видом терпеливого деда, которому поручили присмотреть некоторое время за туповатым внуком.

— Вижу, — сказал я. — Точка как точка.

— Смотри дольше, — посоветовал аббат. — По-твоему, точка стоит на месте?

Я всмотрелся.

— Нет…

— Это тот, о котором я говорил, — пояснил он. — Рыцарь благородных кровей, прошел у нас испытания начального и среднего уровня, теперь ведет бой с демонами…

Я снова всмотрелся в карту. Если смотреть долго и внимательно, можно заметить, что точка медленно переползает с места на место. Видимо, это значит, что герой скачет полным галопом.

— Здорово, — сказал я потрясенно, — умеют ваши братья…

— К сожалению, — сказал он, — карта одноразовая. Нет-нет, не исчезнет, просто нельзя отмечать больше людей, чем одного. И как только найдешь, точка исчезнет.

— И можно наносить другую? — спросил я. — Кого-то еще?

Он сдержанно улыбнулся.

— Можно…

— Ура!

— …Но твоего умения, — договорил он, — здесь недостаточно.

— Большое спасибо, — сказал я с жаром. — Никто для меня не делал так много!

— Это не много, — ответил он, — сумей воспользоваться этим. А дальше будет видно. В добрый путь, брат паладин!

Я поцеловал ему руку и быстро вышел, учтиво сдвигая плечи и горбя спину.

Бобик помчался по залам к выходу, все моментально сообразив и подпрыгивая на высоту моего немалого роста, показывая себя, а то вдруг не замечу и не возьму с собой.

Ворота распахнулись в морозный мир, здесь, оказывается, зима, кто бы подумал, уже и забыл о ней в огромном прогретом до последнего камешка Храме и монастыре.

Свежий ветерок злорадно вбил в раскрытую пасть горсть снежка, я закашлялся, но быстро пришел в себя и бегом сбежал со ступенек. Снег захрустел под сапогами резко и смачно, небо синее и яркое, монахи разгружают с саней прозрачные глыбы льда, наколотые в ближайшем озере, а при виде брата паладина учтиво поклонились.

— И вам мир и процветание между братскими народами, — ответил я бодро. — Бог в помощь!

— Спасибо, брат паладин, — ответили они вразнобой.

Из конюшни донесся громовой голос арбогастра, тоже учуял дальнюю дорогу, какие они у меня замечательные, это я один среди них толстокожий, грубый, нечуткий, черствый, спокойный, умный, редкий, замечательный, великолепный, ума палата, светоч…

Судя по карте, за бесконечной равниной высится грозная горная цепь, но дорога ведет прямо к перевалу. Арбогастр с превеликим удовольствием разогнался, долина промелькнула под копытами, как нечто несуществующее, а горы поднялись во всем зловещем блеске острых скал и заснеженных вершин, где снег давно превратился в лед и уже не тает с того знаменательного дня, когда Адама отправили пинком во взрослую жизнь.

Дорога повела, как и ожидалось, к перевалу. Бобик несся, как выпущенная из стационарного гастрафарета стрела, первым взбежал наверх и победно оглянулся.

Перевал не самый удобный для путешествий: каменные стены по обе стороны иногда сдвигаются слишком узко, можно двигаться только по одному, много камней и глыб, что скатились с вершин.

Копыта звонко стучат по каменистой земле, сплошь из вбитых глубоко в сухую, а сейчас еще и промерзлую землю камней и камешков. Я поглядывал на высокие скалы, но чутье опасности помалкивает, а в таких уединенных местах оно срабатывает лучше, это в толпе иногда теряет нюх.

Впереди на продуваемом всеми ветрами каменистом нагорье несколько особо крупных глыб торчат в слишком правильном порядке. Снег сдуло в долину свирепыми ветрами, камни стоят молча и упрямо, словно продолжают некий бой.