Элеонора Раткевич - Деревянный Меч

Мысли его были зыбкими, неясными и дряблыми, как тяжелый воздух, наполнявший этот отвратительный сон, и Кенету самому стало страшно. Страх и подсказал ему решение. Собственный испуг он может побороть, а чужой – нет. А в чем, собственно, разница? Страх остается страхом независимо от того, кто его испытывает. И Кенету вовсе не нужно сражаться до изнеможения с непонятными порождениями чужого страха. Ему нужно взять на себя сам этот страх. Тогда созданные им кошмары будут Кенету понятны – ведь это его собственные кошмары, – а с понятным можно справиться.

Страх был повсюду, он окутывал Тайин свинцово-тяжелым облаком, сбившимся и свалявшимся, как старое одеяло, и девочка задыхалась под этим грязным, полупризрачным, но неимоверно тяжелым покровом. Кенет постарался представить себе, что перед ним именно одеяло: уж снять-то одеяло он наверняка сумеет. Он потянул одеяло за краешек – и не смог его даже сдвинуть. Да ведь такая тяжесть бедной малышке все кости переломает! Кенет потянул “одеяло” изо всех сил и сдернул его, но равновесия не удержал. Он еще успел услышать, как легко и свободно дышит Тайин, избавившись от невыносимой тяжести страха; краем глаза успел увидеть, как теплый солнечный свет окутывает ее золотистым покрывалом, но и только. Он упал, и тяжелое колючее “одеяло” накрыло его с головой.

Под “одеялом” было темно и душно. Пахло лежалым тряпьем – почти как в больнице, только хуже. И ничего не было видно. Кенет бился и барахтался в давящей темноте, но сбросить с себя “одеяло” так и не смог – разве только продвинуться вслепую чуть ближе к какой-то крошечной прорехе и глотнуть воздуха.

Стало немного светлее. Где-то очень далеко создался на мгновение и исчез родной дом, играющий у крыльца Бикки, мачеха в нарядном платье, Кайрин… “Как странно, – мельком удивился Кенет. – Разве я этого боюсь? Почему же я вижу это здесь?”

Дом оплыл, как свеча, и растекся по горизонту. Оттуда, где он только что стоял, нестерпимо потянуло больничным кухонным чадом и запахом разлагающейся крови. Там, за горизонтом, Аканэ умирал от ран, и Кенет не мог добежать до него, как ни старался. От быстрого бега сердце колотилось даже не о ребра, а где-то под челюстью, и Кенет шагнул прямехонько в полыхающий амбар, потому что сломанная ключица болела так сильно, что он не соображал, куда идет. Он никак не мог выбраться из-под горящих балок, не мог и потушить их: из горла умирающего Акейро на зерно выплеснулась ярко-алая кровь, и оно горело, горело… А меч не горел, хоть и деревянный, и Кенет рубил им пылающие стены, пока не прорубился наружу. Колючее одеяло страха было у него под ногами, оно развернулось бескрайней шершавой степью от горизонта до горизонта, и не было больше ничего, только страх, поросший щетинистой острой травой.

– Так дело не пойдет, – вслух сказал Кенет.

Пока он будет бегать от каждого своего страха, страх и будет за ним гоняться – и непременно настигнет. Нужно начать охотиться на страх самому. Не уворачиваться от каждого его плевка, а увидеть его целиком, придать ему образ и прогнать его пинками.

За образом дело не стало. Тут и думать долго нечего, чье имя носит страх и как он выглядит.

И вот в степи появился Инсанна. Такой, каким Кенет его запомнил: одетый с дорогим небрежным изяществом. На устах его мерцала прежняя обаятельная улыбка.

– Иди сюда! – повелительно крикнул Кенет.

Инсанна сделал шаг, другой. С его плеч потекли складки переливчато-серого дорожного плаща, лоб охватила головная повязка из некрашеного шелка, в руке возник простой, без украшений и резьбы, посох.

– Вы не поздоровались со мной, друг мой, – усмехнулся Инсанна.

И тут только Кенет увидел, что Инсанна идет по колено в земле, не тяготясь ничуть, словно полупризрачная ткань сна прогибается и рвется под его реальным весом.

“Я сам позвал его, – понял Кенет. – Настоящего. Сам показал ему дорогу”.

– Вы расстроены моим появлением? – холодно и ласково улыбнулся Инсанна. – Жаль. Хороший урок необыкновенно полезен для нахальных юношей, лезущих не в свое дело.

– Это мое дело! – выкрикнул Кенет – и до чего же жалкой показалась ему собственная запальчивость.

– Да?! – весело изумился Инсанна. – Оно и видно. Вы искусство исцеления где изучали – в приюте для золотушных и чесоточных?

Он бесцеремонно оглядел Кенета с ног до головы, как некую интересную разновидность тихо помешанных.

– Ничего, – благожелательно сообщил он по окончании осмотра. – Я вам много воли дал, юноша, но это поправимо.

Кенету пришлось задрать голову: Инсанна возвышался над ним – ладный, подтянутый, мужественно красивый и нестерпимо взрослый. Как заезжий дядюшка, снисходительно треплющий вихры трехлетнего племянника. Кенета аж скрутило от ненависти.

– Хотите дать мне в ухо? – понимающе улыбнулся Инсанна. – Так за чем же дело стало? Что мешает?

Кенет не выдержал. Он покрепче ухватил рукоять меча и бросился на Инсанну. Инсанна уклонился легким движением, даже не сходя с места. Посох его свистнул в воздухе и пребольно хлестнул Кенета по ногам. Кенет рвано вскрикнул и упал.

– Хоть бы стойку держал, молокосос! – презрительно сплюнул Инсанна и снова обрушил посох – на сей раз на плечи Кенета.

– А ну встать! – тихо и весело произнес маг.

“Да он же забьет меня насмерть, – понял Кенет. – Даже магию в ход пускать не станет. Просто забьет. Я ведь воин без году неделя, а его опыту больше восьми сотен лет, и мне с ним одному не справиться. Одному…”

Кенет попытался встать, и новый удар швырнул его лицом в пыль.

– На-а-оки! – простонал в отчаянии Кенет, откатываясь в сторону от вездесущего посоха.

И Наоки появился – бледный от гнева, с обнаженным мечом в руке. Он быстро озирался, словно в поисках кого-то.

– Не ищи меня, я здесь! – засмеялся Инсанна.

Серый его плащ с неуловимой для взгляда быстротой сменился синим хайю. Посох раздвоился, заблестел, и мгновением позже Инсанна перебросил в левую руку из правой уже не посох, а тяжелый меч. Инсанна взмахнул обоими мечами и принял боевую стойку с издевательской нарочитой небрежностью.

С появлением Наоки Кенет немного опомнился. Опыт опытом, но человеческое тело остается более или менее человеческим даже у древнего мага, и пределы его воинского искусства существуют и бороться с ним можно. Не будь Кенет так ошарашен появлением настоящего Инсанны, он не был бы так жестоко избит. Все-таки он своего страха испугался. Но теперь Кенет был не один, и ему стало легче: страх питается одиночеством. Не всегда, но как правило. Даже в толпе страх жив одиночеством.

Кенет и Наоки бросились на страх одновременно. Кенет отчего-то не опасался, что стальной меч мага перерубит его деревянный. Сон есть сон, а во сне сталь вовсе не обязательно рубит дерево.