Повесть о Роскошной и Манящей Равнине - Уильям Моррис
– Вижу, – отвечал первый, – что она красавица, но вот одета не то чтобы скромно, а просто плохо. Простой сарафанчик, и если бы не балюстрада, все заметили бы, что она боса.
– А разве не заметил ты, – спросил второй из соседей, – что она не просто прекрасна, а из тех, ради кого мужчина охотно отдаст свое сердце просто так, без причины? Да, Грозным Стенам на сей раз повезло. О платье же ее скажу, что пусть лишь в белом полотне она и украшена только розами, сама плоть ее, чистая и милая, освящает этот наряд, делает его драгоценным. Увы, друг мой! И можно надеяться, что сия Королева будет часто посещать свой народ.
Так говорили они, но вскоре Король и его подруга вернулись в палату, где приказал он, чтобы прислужницы Королевы явились и увели ее с собой, дабы облачить в царственные одежды. Тогда явились прекраснейшие из честных девиц, достойные чтобы служить ей. Тут переоблачился и Король в самые пышные наряды, однако же Цареубийственный Меч остался при нем. После же Короля и Королеву провели в великий чертог дворца, там они встретились на возвышении и поцеловались перед всеми лордами и прочим, наполнившим зал людом. Тут перекусили они и запили трапезу из одного кубка, а все смотрели на них. После же вышли они наружу, и каждому подвели белого, в богатом убранстве коня, поднявшись в седла, они отъехали, и толпа расступилась, дав им дорогу к огромному собору, чтобы принять помазание и венчаться на царство. Вел их единственный оруженосец – без оружия, – ибо так по обычаю поступали в Грозных Стенах, освящая нового Короля. Так подъехали они к великому храму (народ сей не принадлежал к числу нехристей) и вошли в него и направились прямо на хоры. И пока стояли они там, удивляясь собственной судьбе, над головами их мелодично пели колокола. Тут дружно запели многие трубы, к ним во многоголосии присоединилось и пение людское. Наконец распахнулись огромные ворота, и в церковь вод напевы псалмов вступил епископ со всем священством, а за ними повалила толпа, наполнившая неф словно вода, хлынувшая в ров из прорванной плотины. Тогда епископ и люди его поднялись на хоры и, подойдя к Королю и Королеве, наделили их поцелуем мира. И вот запели начало мессы… а после нее Короля провозгласили взошедшим на престол и увенчали, и великое ликование охватило собор. После Король с Королевой пешком вернулись во дворец, и только один единственный оруженосец показывал им путь. По пути же они прошли совсем рядом с двумя соседями, недавно обсуждавшими их обоих; и первый из них, тот что хвалил боевой наряд Короля, ныне молвил такое:
– Истинно, сосед мой, ты был прав. Теперь, когда Королева облачена должным образом – в белый аксамит, усыпанный жемчугами, – и корона легла на ее голову, вижу я, что чрезвычайно хороша она… и, быть может, немногим уступит государю.
Рек второй:
– Для меня она осталась прежней, как и в своем простом белом платье, только чистая и милая плоть ее заставляет так играть жемчуга на торжественном облачении… святостью тела ее освящается богатый наряд. Истинно открою тебе, что, когда прошла она мимо, показалось мне, что это рай нисшел к нам в город и воздух уже благоухает им. Посему вознесу я хвалу Богу и Святым Его, приведшим ее жить среди нас.
Первый сказал:
– Во всем прав ты; только ведомо ли тебе откуда она и какого рода?
– Нет, – отозвался другой, – не знаю я этого. Но вот в чем уверен я: когда ведет она, тот, кто следует за нею, не ошибется. И вновь скажу, не знаю я происхождения Королевы, только потомки ее до двадцатого поколения будут хранить и благословлять ее память… и прославится имя ее меньше, чем имя одной только Матери Божьей.
Так говорили они, но Король с Королевой вернулись назад во дворец и вместе со всеми лордами сели за пир, и долго длился он во всей славе, пока не прошла добрая доля ночи и все не поспешили в постель.
Глава XXXVI. О Вальтере и Деве во дни их королевства
Долго шел пир, но потом по королевской воле прислужницы проводили Деву в опочивальню. Тут Король встретил ее, взял за плечи и поцеловал, а после молвил:
– Не устала ли ты, любимая? Не утомляет ли тебя город, эти толпы… внимательные глаза великих мужей, как утомляют они меня?
Она ответила:
– Где же теперь этот город? Сейчас мы с тобой словно в глуши… вдвоем, ты и я.
Он пылко глянул на Деву, и она залилась темным румянцем, только в глазах светился ласковый свет.
Трепетным и ласковым голосом он спросил:
– Разве здесь не лучше, чем в глуши, хотя бы в одном? Ведь страх сгинул, правда?
Тут темный румянец оставил щеки Девы, и она поглядела на Вальтера с особою лаской, ответив чистым голосом:
– Да, так и есть, мой любимый.
А после расстегнула пояс, лежавший на чреслах ее, и сняла и подала Вальтеру со словами:
– Вот и знак… девичий пояс, не нужный женщине.
И он принял пояс, а вместе с ним и ее руку и заключил свою Королеву в объятья. А после – в любви, безопасности и надежде – они вспоминали время, когда шли как по лезвию бритвы между ложью, горем и смертью, и тем слаще становилась для них эта память. О многом поведала она ему до рассвета – об ушедших злых днях, о том, как обходилась с нею хозяйка, – пока серый сумрак не вполз через окна, открывая ее красоту. И была она еще более прекрасна, чем даже заподозрить мог тот человек из толпы, который сердцем возлюбил свою Королеву. После же отдали они радости и часть утра.
Но когда настал день, Вальтер поднялся и созвал своих танов и мудрецов на совет. Первым делом велел он отворить тюремные двери, накормить нуждающихся и одеть их, чтобы радовались все – знатные и простые, бедные и богатые. Потом занялись они многими делами, и все дивились мудрости Короля и остроте ума его… Впрочем, вышло так, что кое-кто не был этим вполне доволен, потому что воле их приходилось во всем отступать перед Вальтером. Однако же самые мудрые были счастливы и ждали уже только добрых дней при таком владыке.
Но о дальнейших делах его, радостях и горестях повесть умалчивает, как и о том, как Вальтер вновь посетил Лангтон и что делал там.
