Роман Терехов - Авантюрист

— Лейтенант — это ваше ОФИЦИАЛЬНОЕ звание? Насколько мне известно, ВАШИ ЗВАНИЯ идут с понижением от общеармейских на ступень для как это… конспирации. Так что мы с вами, выходит, ровня?

— Выходит, господин капитан, в хозяйстве полковника Фишера неизвестно, что есть военная тайна, — ответил я ледяным тоном. — Я выполняю специальное поручение штаба армии и не волен сообщить ничего сверх того. Прошу принять ситуацию как она есть.

На последней фразе приложил правую руку к сердцу, как принято у имперских нобилей. Для полноты образа.

— Понимаю, — капитан приподнял короткий кивер с массивной бляхой и пышной «метелкой» за кожаный козырек, обнажая недлинные рыжие волнистые волосы. — Могу называть вас Богдан?

— Если вам будет угодно, Эдвард.

Собеседник снял тесные белые перчатки и протянул мне пухлую ладошку, которая оказалась на удивление крепкой. Поймав искру удивления в моих глазах, Ван Хорн улыбнулся, наклонив голову к левому плечу. Он напомнил мне чуть погрузневшего доктора Ливси из старого мультика «Остров сокровищ». Такой же пышущий здоровьем, осознанием собственного превосходства и с толикой сумасшедшинки во внешности и поступках. Но ведь он не чистокровный имперец, а как это говорят… «окультуренный юнилендер». Не дремлет имперская пропаганда, распределяет «бремя белого человека» по сливкам общества вассальных территорий, — у меня возникло стойкое убеждение, что Ван Хорн прибыл в Колонии не так давно.

— Как вам экзекуция, Богдан?

Сквозь град хлестких ударов доносились редкие глухие стоны наказуемых.

— Они называют ее «березовой кашей» и вкушают сие блюдо регулярно. Я знаком с русинскими обычаями.

— О нет, только не сегодня! — Эдвард умудрялся говорить, скаля крупные зубы в подобии улыбки. — Сейчас секут не русинов. Это зибиры из Артарии. Совсем не понимают человеческий язык. Ди-ка-ри!

Я не удержался от усмешки, вспомнив фольклор из прошлой жизни: «Ты что, не русский? Русского языка не понимаешь?» Эдуард не уступал мне ростом, а сноровкой в рукопашной, быть может, и превосходил, но до судорог захотелось закатать ему с правой. Свернуть его лиловый нос набок и поинтересоваться: а ты, свинья, по-человечески понимаешь? Понимаешь, что пороть людей нехорошо?

— Любопытно. Что за враг вам подсунул такой дрянной матерьял?

Собственно говоря, а чего я завелся? Наивно полагать, что дисциплина в моем подразделении держится лишь уставом да присягой. Наверняка «отдельные спорные моменты» подкреплены кулаками мастеров и сержантов, а то и штыками идущих позади.

— Отлично сказано! Ха! Разрази меня гром, если у меня был выбор!

— И в чем же их преступление?

— Из Фрайбурга моя рота вышла с девятью зибирами. Дорогой один издох. А сегодня капралы недосчитались сразу двоих.

— И как дорого обходится дезертирство в вашей роте?

— Пятьсот ударов на рыло, — охотно пояснил капитан и зачем-то добавил: — Ха! На каждое немытое лесное рыло!

Сосчитал глазами — двадцать пять молодчиков в шеренге, соответственно во второй столько же. Если по одному удару от каждого, получается, по десять прогонов на брата.

— Еще держатся на ногах… Вызывает уважение, Эдвард, разве нет?

— Это только первая часть. Я позволю им отлежаться пару дней и прогоню сквозь строй повторно. Вот тогда пташки запоют, они всегда поют, поверьте мне. А их вопли предостерегут других малодушных от глупых поступков.

— Эдвард, почему я не вижу полковника? — попытался сменить тему.

— Порка вгоняет его в тоску. Хотя настоящего мужчину она стимулирует!

В конце фразы капитан смиренно потупил глаза. Невольно проследив, я с омерзением обнаружил, что у «настоящего мужчины» топорщится ширинка. Ах ты дрянь! Точно, сейчас получишь голенью в промежность, затем с правой — в «сливу»! Еще и еще, чавкая-брызгая юшкой, вдолбить эту наглую самодовольную улыбочку в харю. Повалить и топтать скотину, перемешивая ребра с ливером, слушая поросячьи визги. Пока мозг генерировал сценарий расправы, руки жили отдельной жизнью, не собираясь выполнять грязную работу. Правую остановил на половине пути к кобуре с пистолетом, изобразив для маскировки невразумительный жест. Пусть думает, что я о чем-то своем задумался.

Фееричная картина для солдат — стоят два офицера, улыбаются друг другу, у одного обтягивающие штанцы вздымает эрекция. Второй в ступоре. Охренеть, что мужики подумают. Надеюсь, такое здесь не в порядке вещей, иначе ждет Арагорна Московского суровая претензия.

Мужики, точнее, невольные палачи, промаршировали мимо нас двумя шеренгами, сжимая в кулаках пучки прутьев. Розог или шпицрутенов — я оказался не силен в специфической терминологии, а Ральф не желал делиться «сокровенным». В университете он был далеко не паинькой и надолго запомнил сказочные ощущения от соприкосновения прута с кожей, обтягивающей пятую точку.

У скалы под караулом остались сидеть на земле шестеро избитых солдат — невысоких, крепкого телосложения и с одинаковыми азиатскими лицами.

— У тебя дело к Удильщику?

Со второго раза только услышал, что капитан интересуется, какое у меня дело к полковнику Фишеру.

— Удильщик? Забавное прозвище. Эдвард, у меня дело касательно… Нужно достать пару-тройку фургонов. Поможешь?

Рыжий капитан вновь наклонил голову к плечу, и не сходящая с его лица улыбка сделалась отвратительно широкой. Глаза излучали тот самый блеск, именуемый не иначе как алчным. Крупные ладони теребили кивер.

— Могу уступить превосходную в своем роде вещь. Поступили из Метрополии перед началом кампании.

Ван Хорн принялся расхваливать транспортное средство, увлекая меня за собой, словно заправский торговый представитель. К слову, весь наш диалог и последующий разговор проходил на так называемом «универсальном», или «популярном имперском», — языке торговли, войны и всякого ремесла. От той версии сверхдержавной «мовы», на которой вчера объяснялись с полковником Фишером, народная версия отличалась лексикой, более простым порядком слов в предложении и еще рядом мелочей. Обеими версиями, благодаря Ральфу, я владел в совершенстве.

Фургон стоил тридцать пять империалов, но он того стоил. Ладный, вместительный — человек шесть с комфортом уложить можно, в отличном состоянии. Акинф осмотрел под днищем колеса, стальные оси, рессоры и украдкой просемафорил, что все в порядке. Прилагался полный комплект упряжи и принадлежностей для обихода движущей силы — четверки полудохлых куланов. Стоимость животных была включена в общую цену.

— Беру! — согласился я. — Как говорят русины, по рукам!

Капитан отдал краткое распоряжение, сопроводив его каскадом ярких жестов, и находившиеся неподалеку синие мундиры резво взялись разгружать покупку. Тюки и мешки перекладывали на другие телеги и под навесы.

— Надеюсь, у меня не возникнет… осложнений с полковником или интендантами?

— О нет! — уверил меня капитан. — Это имущество моей роты, и я волен им распоряжаться.

— Кто еще из ваших сослуживцев готов уступить мне свои фургоны?

Через пять минут аналогичная сделка состоялась с неопрятным, краснолицым и страдающим от похмелья здоровяком, представленным мне Ларсом Эриксоном, капитаном правофланговой гренадерской роты, причем Ларс передоверил оформление договора и право на получение оплаты Эдварду — обычные расчеты меж друзьями. Прочие обозы оказались укомплектованы телегами и повозками разной степени ушатанности. Глянул и сморщился, мои вчерашние трофеи выглядели лучше. Остальные два фургона, из числа поступивших для нужд полка, по словам Ван Хорна, перевозили личное имущество Фишера. Обеспечить отправленный на войну полк специальными санитарными повозками отцы-командиры не озаботились.

Ван Хорн вызвался меня проводить и сделал знак возницам купленных повозок — возниц называли фурьерами — следовать за нами. По пути капитан пояснил, что его рота «несколько сократилась» в результате дезертирства и «естественной убыли». Только поэтому отличная фура досталась мне так дешево. Многословие собеседника выдавало его с головой: Ван Хорн считал, что напал на золотую жилу, и спешил разработать ее до конца. Что ж, готов в этом вопросе пойти ему навстречу, обменяв мертвый металл на живых людей.

— Скажите, Эдвард, в вашей роте наверняка те смутьяны не единственные? — забросил предприимчивому офицеру наживку. Ни на минуту не забывал, что своим выживанием обязан сплотившимся вокруг меня людям, которые сейчас, увы, большей частью погибли или находились в госпитале. Пока существует «вольная рота», быть кондотьеру Романову в безопасности, при деле и деньгах.

— Понимаю, к чему вы клоните… — Капитан взял паузу, то ли считая в уме барыш, то ли таким образом начиная торг и надеясь слупить с меня за каждого рекрута подороже.