Дэвид Геммел - Эхо Великой Песни

Веки Софариты затрепетали, и Ро услышал шепот:

— Она… хотела убить меня.

— Теперь тебе ничего не угрожает. Я с тобой.

Она с улыбкой прильнула к нему и заснула.

Ро повыше натянул одеяло. Софарита согрелась, и тепло уже шло от нее к нему. Ро остро чувствовал ее бедро, прижатое к его собственному. Он отодвинулся, закрыл глаза, и печаль овладела им. Вот и сбылась его мечта: он лежал рядом с обнаженной Софаритой, и ее руки обнимали его. Но ничего такого у них больше не будет: ни телесной близости, ни сладостного общения душ. Продлись, недолгое счастье! Ро лежал неподвижно, запечатлевая в памяти каждое мгновение.

Талабан неподвижно лежал в темноте со связанными позади руками, и голова у него разламывалась от полученных ударов. Рассеченная изнутри щека кровоточила. Он не мог понять, почему еще жив. Следуя на встречу со «Змеем», они напоролись на отряд алмеков. Пендар, опьяненный недавними успехами, бросил своих вагаров в атаку. Талабан поскакал за ним, крича, чтобы они остановились.

Он опоздал. Засевшие в кустах алмекские стрелки дали по вагарам залп. Десять человек свалились с седел, и атака захлебнулась.

— Назад, к реке! — ревел Талабан.

Повторять ему не пришлось. Уцелевшие вагары повернули коней и помчались к Луану. Из засады рядом с Талабаном выскочили двое алмеков. Один выстрелил, попав коню в голову, и Талабан вылетел из седла. Когда он попытался встать, на голову ему обрушился тяжелый удар. Очнулся он в повозке, связанный по рукам и ногам.

Его привезли в покинутую деревню и бросили в пустой амбар.

Окон здесь не было, и он не знал, день теперь или ночь. Он то и дело терял сознание, а приходя в себя, чувствовал холод и тошноту.

Дверь распахнулась. Двое мужчин подхватили его и вытащили наружу, где ждали еще двое. У одного, одетого в золотой панцирь и шлем с золотыми перьями, лицо блестело при луне, как стеклянное. Другой, горбун, держал золотой жезл с кружком на конце.

Талабана пнули сзади по ногам так, что он повалился наземь. Кто-кто сгреб его за волосы и поставил на колени.

— Ты досаждал нам, аватар, — проговорил человек со стеклянным лицом. — Досаждал, как назойливая муха. Завтра я двинусь на ваши города. Нам многое известно о вашей обороне и планах ваших вождей, а ты кое-что к этому добавишь.

— От меня вы ничего не узнаете, — сказал Талабан.

— Ошибаешься. Мой слуга выжмет из тебя все, что ты когда-либо знал. У него на это особый дар, как ты скоро убедишься. Приступай, — повернулся он к горбуну.

Тот сунул свой жезл за пояс и стиснул ладонями голову Талабана. Аватара ожгло огнем. Ему казалось, будто змея вползла к нему в ухо и прокладывает себе дорогу сквозь его мозг.

Талабан собрал всю свою волю и сосредоточился на Первом из Ритуалов, ища защиты против змеи. Ее продвижение замедлилось. Талабан воздвиг у себя в голове стену из мрака, но змея прогрызла ее, словно гнилой шелк. Талабан отступил и перешел ко Второму Ритуалу, а потом к Третьему. Достигнув полной сосредоточенности, он дал змее приблизиться — и нанес ответный удар, вогнав свой дух в змею, как копье. В мозгу у него замелькали картины. Детство, проведенное в одиночестве и страхе, побои, насмешки. Родители продали его нищим, которые пользовались его уродством, чтобы выпрашивать подаяние.

Они мазали его расцарапанную кожу навозом, что вызывало страшные язвы и делало его еще безобразнее и еще ценнее.

Змея попыталась уползти, но Талабан держал крепко.

Он увидел юность горбуна и школу, которую тот прошел у Кас-Коатля. С помощью кристаллов горбун развил в себе дар чтения чужих мыслей. Гонимый и презираемый, он внезапно обрел власть и беспощадно пользовался ею более трехсот лет.

Вместе с горбуном Талабан пережил волшебный перелет из их обреченного мира в этот и проник в магию, позволившую его совершить.

Алмея, могущественная богиня, Королева Кристаллов.

За один ослепительный яркий миг Талабан понял, зачем Алмее требуется столько жизней.

Змея отчаянно извивалась, пытаясь вырваться.

— Ты прожил грустную жизнь, — сказал Талабан горбуну. — В юности тебя травили и обижали, в зрелые годы ты травил и обижал других. Мне жаль тебя.

Змея перестала извиваться.

— Я то, чем сделали меня люди, — сказал горбун.

— Желаю, чтобы в следующей жизни ты был счастливее. — С этими словами Талабан перешел к Четвертому Ритуалу и отсек змее голову.

Горбун упал мертвым. Талабан покачнулся, но устоял на коленях.

Кас-Коатль тоже опустился на колени рядом с телом своего слуги и доброжелательным тоном поинтересовался:

— Как ты убил его?

— Так же, как сделал бы это ты, Кас-Коатль.

— Понимаю. Вы, аватары, в самом деле похожи на нас. И это, к несчастью для тебя, означает, что мне придется прибегнуть к пытке. Заприте его и пошлите за Лан-Роасом! — приказал он двум солдатам. — Пусть захватит свои… инструменты.

Солдаты поставили Талабана на ноги.

— Пытками ты ничего не добьешься, алмек, — сказал он.

— Подозреваю, что ты прав, — но нам, как ни печально, придется проверить это на деле. Лан-Роас — большой искусник. Для начала он выжжет тебе правый глаз, потом отрежет пальцы на правой руке, потом саму руку. И это, друг мой, будет только начало. Тебя удивит разнообразие ощущений, причиняемых им своим жертвам.

На это Талабан ничего не ответил. Его снова швырнули в амбар и заперли. Оставшись в полной темноте, он стал на колени и начал дергать и напрягать связанные руки, но ременные путы не уступали. Встав, он добрался до стены, повернулся к ней спиной и двинулся вдоль, стараясь нащупать какой-нибудь острый выступ — но тщетно.

«Много ли у меня времени до того, как явится палач?»— подумал он и тут же одернул себя, выбросив из головы все подобные мысли.

По стене он дошел до двери, так и не найдя искомых острых углов. Тогда он двинулся наискосок, потихоньку переставляя ноги и отыскивая на полу какой-нибудь камень. По-прежнему ничего.

Отчаяние коснулось Талабана ледяными пальцами, но он отогнал его и стал двигаться еще медленнее. Наконец его нога наткнулась на какой-то мелкий предмет. Он сел, пошарил рукой по земляному полу и немного погодя нащупал что-то твердое, плоское, не правильной формы, не больше дюйма в ширину.

Это был глиняный черепок с острыми краями.

Зажав его в пальцах, Талабан осторожно принялся перепиливать ремень. Эта работа обещала занять добрых несколько часов, которых у него не было.

Вернувшись к двери, он умудрился вставить черепок в трещину и прижал к нему левое запястье повыше пут. Из пореза потекла кровь, смочив сухую кожу ремня. Талабан подождал, пока кровь не закапала на пол, и изо всей силы напряг мышцы.