Джал Халгаев - Книга Мёртвых

Она поднялась с колен и прежде чем ушла сказала:

— Отдыхайте, господин, я приду к обеду. Попытайтесь поспать.

Сил ответить не оставалось. Он просто рухнул обратно, снедаемый жутким голодом, и мертвецкий холод продолжал разливаться по его костям.

Как и обещала, она пришла к обеду. Мирита — так ее звали — принесла с собой какой-то целебный отвар и несколько кусочков жареного мяса. И снова организм с радостью принял жидкость и напрочь отверг мясо, хотя голод с каждым часом становился все сильнее.

Она перевязала его раны. К несчастью, все они совершенно не знали, что с ним делать. Дастин слышал, как они обсуждают его чуть поодаль, и старший мужчина предлагал просто избавить его от страданий и похоронить в лесу.

В конце концов, они сошлись на том, что отвезут его в ближайший город к лекарю, и на этом распрощаются — спасибо Мирите. На большее Дастин и не рассчитывал.

Если бы еще только не этот голод! Только сон спасал его от желания отгрызть себе пальцы и насытиться хотя бы ими. Три дня подряд он провел в полутьме без сознания, и все три дня рядом с ним была Мирита или ее мать. Из-за него они не могли тронуться в путь, потому что раны открывались при каждом движении, и обожженная кожа слезала пластами, стоило к ней прикоснуться.

Он сжимал в кулаке маленький кусочек обсидиана, оправленного в серебро, и терпеливо принимал пищу. Дастин невероятно страдал от того, что каждый раз женщинам приходилось отмывать его от собственной рвоты и менять штаны, когда он ненароком в них мочился, но выбора не было. По счастью Мирита к нему хуже относиться не стала, даже уговорила брата поделиться своей одеждой. Тот оказался крупнее него — но жаловаться не приходилось за неимением лучшего.

Добрая душа, как сказал бы отец. Его мать тоже была доброй, хоть они и не ладили, а они ее убили. Время лечит. Дастина оно, казалось, упорно обходило стороной.

После того, как убедились, что он сможет пережить дорогу, они запрягли лошадей, и повозка отправилась в долгий путь.

К концу четвертого дня юноша уже мог самостоятельно следить за собой и держать в руках флягу с водой. Тело все еще ныло, да и кости трещали, но восстановление шло на удивление сносно, и он уже точно был уверен, что не погибнет от ран.

На пятый день Дастин вопреки всем причитаниям женщин стал помогать по хозяйству. Он носил хворост для костра, учился заново ставить силки и чинить повозку. Сил еще не хватало, зато упорство помогало ему уверенно идти вперед.

Как-то вечером они сидели у костра, и он с печалью разглядывал свои руки. От самых кончиков пальцев до середины предплечья кожа покрылась безобразными шрамами от ожогов. Дальше все шло более-менее ладно, и только левая половина шеи напоминала гнилое яблоко.

Заметив его, отец семейства — звали его Коном — протянул ему старые кожаные перчатки.

— Держи. Тебе они нужнее, парень.

Разговаривать еще было сложно, поэтому Дастин просто благодарно кивнул и натянул перчатки на пальцы, морщась иногда от холодных прикосновений к излишне чувствительной плоти рук.

— Как твое имя, парень? Мы уже почти неделю спим и едим рядом, ты знаешь нас, а вот о тебе нам ничего неизвестно.

— Па!

— Тише, дочка, я просто хочу узнать его имя.

Он вздохнул, облизывая потрескавшиеся губы.

— Дастин, — горло отозвалось резкой болью. — Дастин Рейнгольц.

— Рейнгольц? — его жена, Нина, встрепенулась.

— Да.

— Мой дед когда-то работал на одну госпожу. Ее, кажется, звали Ева, и имя ее предков было точь-в-точь такое. Случаем, это не твоя прабабка?

— Нет.

— А и что это я говорю! — Нина всплеснула руками. — Дед рассказывал, что госпожа Рейнгольц умерла страшной смертью, и наследников у нее не осталось. Говорят, ее убил собственный брат…

— Правда?

— Конечно нет, Мирита! Кому понадобится убивать сестру? — ее брат усмехнулся. — Мне вот от одной такой мысли становится тошно.

— Не знаю, мальчик мой. Ее брат был настоящим проводником.

— Кто это?

— Убийцы, — ответил за Нину ее муж. — Ужасные люди и отвратительные создания. У них не было ни чести, ни достоинства, и за деньги они могли свергнуть хоть самого императора. Но теперь их уже нет. К счастью.

Дастин сжал пальцы в кулак.

— Мир — грязное место.

— Это как посмотреть, — пожал плечами Кон. — Если ты хочешь, чтобы он был грязным и темным, он таким и будет. А стоит посмотреть на него с другой стороны — вот! — мужчина похлопал ладонью по траве. — В этом и есть вся суть мира.

Улыбнувшись через силу, юноша кивнул.

— Умный ты человек, Кон, и говоришь мудрые слова. Но одно дело услышать и совсем другое — понять.

— И то верно, приятель. Итак, ты нам расскажешь, что с тобой произошло, или будешь и дальше хранить угрюмое молчание?

— Если разрешишь, я выберу второе. Негоже жаловаться, когда все уже прошло.

Мирита, сидящая рядом, мельком коснулась пальцами его руки и улыбнулась, когда он обратил на нее свой мрачный истерзанный взгляд. Улыбнуться в ответ он так и не смог, припоминая свои слова.

Ничего не прошло, подумал он про себя и задумчиво провел указательным пальцем по правому уху, скрытому краем шляпы. Оно стало длиннее почти в полтора раза.

Кто он? Что произошло? И не значит ли этот голод, что он теперь… мертвец? Другого объяснения нет. Только так он мог выжить.

Вздохнув, он поднял голову и стал внимательно смотреть на каждого из своих собеседников, пока они о чем-то разговаривали. По легендам вампиры могут слышать стук живых сердец, однако сейчас Дастин чувствовал только раздражение и голод. Он почти не изменился — ну, кроме шрамов и чересчур длинных почти эльфийских (но мы то знаем, что эльфы — лишь глупые сказки, а?) ушей.

Что-то здесь не так. Но что? Он, хоть убей, этого не знал. Вот Лиза, его любимая младшая сестренка, всегда интересовалась такими сказками. Насколько он помнил, все они заканчивались хорошо, и злодеи всегда погибали. Вот теперь он попал именно в такую сказку и ощущал себя в шкуре отнюдь не героя.

— Дастин? Дастин!

Ей, кажется, нравилось это имя. Он его всегда ненавидел, потому что отец нарек старшего сына в честь своего отца. Дастин-старший был трусом, в войне из-за его побега погибли сотни солдат, и это имя теперь запятнано клеймом позора.

— М?

Мирита протянула ему деревянную тарелку. Внутри нее дымилось ароматное рагу с овощами, и от одного его вида у юноши потекли слюнки изо рта.

Он сглотнул, на его лице отразилась страдальческая мина.

— Ты уже целую неделю ничего в рот не взял, парень, — уговаривал его Кон. — Мы вообще удивляемся, как ты еще не свалился от бессилия, так что бери и ешь!