Далия Трускиновская - Люс-а-гард
Она подсела к костру, и ей изложили план — достаточно простой даже для лесной ватаги. Люс, подумав с минуту, протянула руку к соседнему кусту и сломала пригоршню мелких веток. Переставив на поле боя все камушки и повтыкав куда следовало ветки, она придала замыслу стрелков подлинную элегантность. Томас-Робин уставился на нее во все глаза.
— Чем больше узнаю тебя, тем больше обнаруживаю в тебе знаний и способностей, — удивился он. — Откуда это? Что у тебя за странный ум? В каких монастырях учат таким тонкостям?
Восхищение в его глазах относилось пока что не к женской прелести Люс, а к ее интеллекту. Ни малейшего проблеска мужского интереса в фиалковых глазах Люс не обнаружила. Это задело ее. Задело настолько, что она решила во второй раз включить аппарат.
Вторичная обработка произвела мгновенное чудо.
— Ну, молодцы, спать! Завтра мы выступаем еще до рассвета! — приказал вожак. — Энтони, проверь, у всех ли полны колчаны стрел. Если нет — дай растяпе по уху и вели ему взять у меня с десяток. Я что-то многовато подобрал их сегодня. И чтоб никакой обиды мельнику! Хватит с него на сегодня. А то однажды возьмет да и выдаст нас шерифу. Такие случаи уже бывали. Я не хотел бы во второй раз штурмовать ноттингемскую тюрьму.
— А ты? — спросил Черный Джек, немедленно заворачиваясь в зеленый плащ и укладываясь вместе с другими стрелками возле прогоревшего костра.
— А я посовещаюсь с нашим другом, — загадочно ответил вожак. — Если парень знает военное дело не хуже лорда, который двадцать лет прослужил королю, то беседа с ним может быть очень поучительной, ты не находишь?
Джек, знавший тайну Люс, пожал плечами, как бы говоря этим — знаю я, о каком военном деле вы собрались рассуждать на ночь глядя. Но он ни сказал ни слова, потому что слово вызвало бы у ватаги ненужный интерес. Он только посмотрел, отвернулся и улегся спать.
Робин— Томас, обняв Люс за плечи, повел ее прочь от угомонившейся мельницы, к лесу.
— Послушай, Том, я что-то не пойму, — сказала Люс. — Как же тебя все-таки зовут? Ты действительно Робин Гуд, или все-таки Томас Тернер? Только не обижайся, я ведь из далеких краев. О ватаге Шервудского леса мы только всякие истории слышали.
Вожак приосанился.
— Отрадно, что о нас говорят в самой Гаскони, — заметил он. Очевидно, сарацинские земли, вроде Греции или Византии, для него как бы не существовали, во всяким случае, с их мнением он не считался.
— Ну так как же? — не унималась Люс.
— Я тоже никогда не видел Робина, — с большим трудом признался Том. — И даже не знаю, жив ли он. Понимаешь, мы, стрелки, не засиживаемся в лесу до старости. Зачем обременять собой ватагу? Возможно, Робин Гуд почувствовал, что старость подступила, отдал рожок и лук со стрелами кому-нибудь помоложе, а сам удалился на покой. Ушел подальше, где его в лицо не знают, и стал себе жить… Или вон — в обители за рекой, думаешь, мало нашего брата?
— А от кого ты получит рожок и лук со стрелами?
— Он Хью Зеленой Ветки, — сказал вожак. — Но это те самые лук и рожок! Других таких нет. Если меня подстрелят, я их передам Черному Джеку.
— Твой рожок сейчас у меня, — и Люс положила руку себе на грудь, где под тонкой замшей топорщился сигнальный рожок.
— Это не мой, я взял его для юного лорда у Гари Кочерыжки. Мой — всегда при мне. А может, Робина подстрелили слуги короля, или люди шерифа, или его выдал какой-нибудь предатель. А то и женщина…
— Почему же тебе дали это имя?
— Наверно, потому, что люди не очень разбираются в наших лесных делах и не знают, кто из нас жив, кто помер, а кто состарился и ушел. И они считают — раз сорок лет назад ватагу водил Робин Гуд, то он и теперь — самый меткий стрелок и самый выносливый бегун. Пускай зовут! Если Робин Гуд был таким замечательным стрелком и таким лихим вожаком, то для меня носить его имя — честь, правда?
— Честь… — отвечала Люс и больше уж не задала ни одного вопроса.
— Как странно, — заметил Том. — Мы с тобой все время говорим то о схватках, то о засадах, то об оружии…
— А о чем бы ты хотел? — выпустила колючки Люс. — Рассуждать с тобой о нежных чувствах я не стану. Спасибо, твое мнение о себе я уже слышала.
— Я никогда не думал, что смогу полюбить такую худышку, — признался Том. — По мне, это все равно, что с мальчишкой обниматься. Пусть итальянцы своих мальчишек любят! У нас этому их пороку не место. Но вот смотрю на тебя — и сам не понимаю, что меня к тебе вдруг потянуло. Или наконец-то я разглядел тебя?
— Чего тут разглядывать? — не унималась Люс. — Ни грудей как две ковриги, ни бедер в три обхвата, ни задницы как круп графской кобылы!
— Сердись, сердись, — усмехнулся стрелок, — имеешь полное право! Да, всего этого у тебя нет и не предвидится, и все же моя тяга к тебе все сильнее… А ведь вроде и выпил немного… Что ты со мной сделала? Может, ты действительно ведьма?
Люс фыркнула — за привидение ее сегодня уже принимали. Вдруг она услышала шорох веток и шаги.
— Прячемся! — шепотом приказала она. — Там кто-то идет! Не хочу, чтобы видели, как мы с тобой обнимаемся!
Конечно, можно было просто встать вдвоем за толстый древесный ствол и затаиться. Но Люс с такой запланированной неловкостью присела за кустом шиповника и потянула за собой вожака, что он сразу же растянулся на траве, а Люс совершенно естественно прилегла рядом с ним.
Мимо прошли, пытаясь беседовать, Серебряная Свирель и кто-то из стрелков. Закутанный в зеленый плащ до ушей стрелок соловьем разливался, а она отвечала коротко, потому что еле начала осваивать язык, и по ее голосу Люс поняла, что сумасбродная певица еще ничего не решила, а ухажеру грозит суровый конфуз. Свирель искала в этой жизни не любви, а победи, и удивительно, что Люс слишком поздно поняла основной элемент ее характера.
— Лежи, лежи, — прошептал Том, когда она попыталась приподняться на локте. — Хочешь, я подстелю тебе свой плащ?
— Подстели, — согласилась Люс. — И сам тоже не лежи на сырой траве, простудишься.
— Такого еще не бывало, чтобы лесной стрелок простудился, — усмехнулся Том и расправил знаменитый зеленый плащ.
— И все-таки, — устраиваясь в его объятиях поудобнее, продолжала язвить Люс, — как это ты можешь обнимать тощую женщину? Уму непостижимо! Тебя же ватага засмеет! Или сердце все-таки не считается с глазами? А может, ты и вовсе поумнел?
— Наоборот, — серьезно отвечал стрелок, распутывая тесьму, стягивающую ворот грубой рубахи. — Я будто пьян… Хотя пил только эль! И то немного, кувшина два всего. Должен же хоть кто-то в ватаге всегда оставаться трезвым. И проповедовать молодцам воздержание я тоже не могу, я не отец настоятель, а Шервудский лес — не обитель…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});