Вера Петрук - Слепой

А может он все придумал? И "Морская Пчела" пошла быстрее, потому что поймала попутный ветер?

Но тут отчаянно затрещал стреломет, который он заметил на корме еще на причале Согдианы, и Арлинг понял, что ему осталось недолго мучиться в неведении. Скоро, очень скоро судьба сама решит, какой участи он достоин.

Шум на палубе усилился. Крики, грохот орудия, свист арбалетных болтов и стрел говорили о том, что "Морская Пчела" отчаянно защищалась. И только сейчас Арлинг понял, что показалось ему странным. Их судно никто не обстреливал — били только стрелометы галеры.

Мощный удар по левому борту отшвырнул Регарди на всю длину цепи к мучным тюкам, которые погребли его под своим весом. "Морская Пчела" еще какое-то время мчалась по волнам, будто подбитая на лету птица, но вдруг сильно качнулась, и, завалившись на другой бок, замерла, словно ее подняли в воздух. От нового удара Регарди перелетел на другую сторону трюма вместе с тюками муки и плохо закрепленными бочками провианта. Цепь не позволила ему врезаться в стенку борта, но одна из бочек приземлилась на неудачно подвернутую из-за падения ногу. Какое-то время он неподвижно лежал, слушая звуки разгоревшейся наверху битвы и гадая, сможет ли когда-нибудь ходить. Если его, конечно, не повесят со всей командой. Приподнявшись на руках, он сумел скатить с себя бочку, не сдержав крик, который в наступившей тишине прозвучал слишком громко.

Трюм вдруг залил солнечный свет, выхвативший из темноты беспорядочно рассыпанные мучные тюки, лопнувшие бочки, из которых вывалились белесые куски соленого сала, и его неестественно вывернутую лодыжку. Сапог он где-то потерял.

— Арлинг Регарди? — голос спустившегося в трюм имперского офицера показался ему добрым вестником Амирона.

— Это вы, господин?

"Нет, это не я", — хотел сказать Арлинг, но тут же поспешно закивал, чувствуя, как на лице расползается нелепая гримаса боли и радости.

Элджерон Регарди устало взглянул на сына и, махнув рукой, отпустил охрану. Обычный, ничего не значащий жест, но после нескольких часов ожидания в коридоре перед кабинетом отца, Арлинг чувствовал себя так, будто его публично унизили.

Поняв, что покраснел от гнева, он заставил себя глубоко вздохнуть. Спокойствие — вот его крепость. Все, что случилось, уже не исправить. Нужно достойно принять любой вызов, который бросит ему отец. Что бы ни случилось, поражение он не признает. Это лишь временное отступление перед обстоятельствами и превосходящими силами противника.

"Я не боюсь его", — решительно подумал Арлинг, стараясь не смотреть на отца, который снова склонился над бумагами, словно забыв о существовании сына. Но он слишком хорошо знал привычки Канцлера. Элджерон будет молчать столько, сколько потребуется для того, чтобы собеседник потерял терпение и контроль над своими словами и эмоциями. Этого отец от него не дождется. Арлинг будет трезв и спокоен, словно воды Аслимского залива в тот день, когда императорская галера "Великий Актур" доставила его к берегам Согдианы. И хотя Арлингу льстило, что в погоню за "Морской Пчелой" Канцлер отправил знаменитых Жестоких, охранявших самого Императора, ненависть к Элджерону была сильнее. Она бурлила в нем, словно просыпающийся вулкан, и он молил богов только об одном — чтобы извержение его гнева не случилось сейчас, в самое неподходящее для этого время.

Офицеры "Великого Актура", тридцативесельной военной галеры, принимавшей участие в подавлении ерифрейских мятежей, были молчаливы, словно безликие столбы-домены, возведенные первым драганским императором вдоль согдарийского побережья. Элита согдарийских войск, носившая в народе название "Жестоких", вообще не замечала Арлинга, который весь путь до столицы совершил под замком в каюте капитана. С ним обращались с почтением, но никто не спешил объяснять, что случилось с Дарреном Монтеро. Про Магду он спрашивать не смел. Вопросы означали, что ему пришлось бы усомниться в ее безопасности. Арлингу хотелось верить в то, что она дома.

Военный хирург ловко вправил ему лодыжку, а после дня вынужденного бездействия и покоя, Арлинг почти не хромал, хотя нога продолжала болеть и сейчас. Отец, конечно же, не предложил ему сесть, но Регарди и не ждал от него такой милости. Они оба были слишком горды, чтобы дать противнику любой намек на собственную слабость.

Наконец, Элджерон дописал строчку и отложил перо.

— Ты меня разочаровал, — сказал он, подняв глаза на сына.

Глядя, как Канцлер искусно прячет чувства под маской, Арлинг испытал настоящее чувство зависти. У него так и не получилось скрыть свой гнев. В кончиках пальцев покалывало от напряжения, а щеки полыхали, словно зарницы.

— Я этому рад, — ответил он, но голос сорвался. Слова прозвучали несерьезно, по-детски, поэтому Арлинг поспешно добавил. — Не ждите от меня благодарности. И прощения я тоже просить не собираюсь. Все, что я хотел вам сказать — уже сказал.

И Арлинг кивнул на письмо, которое сразу заметил на столе Канцлера. Разлинованные листы из тетради по географии выглядели смешно и нелепо среди гербовых бумаг и документов с печатью императора. Два дня назад, которые уже казались прошлым веком, ему не захотелось тратить время на поиски более официального материала. К тому же, листы с неровно вырванными краями показались Арлингу подходящими для выражения чувств к отцу. Сейчас он, конечно, выбрал бы что-нибудь посолиднее. Например, бумагу с перечеркнутым фамильным гербом.

— Ясно. Как нога?

Странно, что отец так медлил. Обычно разнос начинался с первых слов. Или на этот раз Элджерон приготовил что-то особое?

— Я бы хотел узнать ваши намерения в отношении меня, как можно быстрее, чтобы не тратить ни мое, ни ваше время, — сухо ответил Арлинг.

— Не торопись, времени у тебя будет достаточно, — голос отца прозвучал почти ласково, и младшему Регарди стало не по себе.

— Не утруждайте себя угрозами. Я все равно убегу, куда бы вы меня не отправили.

— Значит, смерти четырех офицеров с "Актура" тебе недостаточно?

— Это вы их послали, а не я. Вам лучше смириться и больше не пытаться навязать мне ваше видение мира, Элджерон.

Арлинг впервые назвал отца по имени. Видя, как вздрогнул Канцлер, он испытал ни с чем несравнимое удовольствие. Хоть и небольшая, но месть.

— Чего тебе не хватало, Арлинг? — Канцлер повысил голос, но тут же взял себя в руки. — С детства ты никогда ни в чем не нуждался. Я дал тебе все, но вместо того, чтобы использовать безграничные возможности, ты предпочел праздную жизнь лентяя. Я мечтал о наследнике, а получил трусливого слабака, который способен думать только об удовольствиях. Ты обвиняешь меня в излишнем контроле, но в чем я действительно виноват, так это в том, что не был с тобой еще строже.