Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Штольц Евгения

Йева отошла от брата, улыбающаяся и счастливая, что все ее родные вернулись здоровыми. Невесть откуда появился слуга, принявший из рук графа его мокрый тяжелый плащ. Пока слуга кланялся, Уильям глядел на него голодным взглядом. Впрочем, свои позывы он сдержал, опустив взор в пол; после отъезда графа он так и не решился больше спуститься в тюрьмы. Чего уж там, ему было страшно даже вспоминать о той ночи. Все время он проводил либо в кабинете за работой, либо в гостевой комнате, стараясь не заходить на этажи, где жила обычная прислуга. По утрам Йева приносила ему кувшины из тюремных подвалов, и он пил едва теплую кровь, невольно сравнивая ее с той, живой, рубиновой, которую испробовал у смертников.

— Уильям, как твои дела? — обратился к нему Филипп. — Справляешься?

— Да, господин, — кивнул Уильям, стараясь не замечать присутствия слуги, который, к его счастью, откланявшись, сразу же пропал.

От Филиппа не укрылся этот страждущий взор.

— Йева, — строго заметил он, — почему ты не отвела его в тюрьмы?

— А он не просил, — похлопала она глазами.

— Ты должна понимать, что он и не попросит: наш гость скромен. Отведи его вниз. На наше счастье, королевский посол еще не прибыл. Вас одних и оставить нельзя, — с этими словами Филипп направился к лестнице, но обернулся, вспомнив о чем-то. — Дочь моя, после зайди ко мне в кабинет.

Взяв сменную одежду, Уилл вместе с Йевой отправились в темное узилище. Они спускались друг за другом, держась за укрытые мхами стены. Ничего не поменялось внизу, где время было будто невластно. Все так же в нос отдавало плесенью и сыростью, а из каменной кладки сочилась вода.

— Почему ты не сказал, что голоден? — тихо спросила Йева, аккуратно переставляя ножки по мокрым ступеням.

— Я и не чувствовал голода. Просто в горле сухо. Я стараюсь не обращать на это внимания.

— Сухо? Ох, Уилл… Если сухо в горле, а при человеке горло хватает еще сильнее и обостряется нюх, то это уже сильный голод. Дальше только безумие и озверение, — проворчала она. — Ты же не ходил голодным в своих Вардцах, когда был человеком?

— Бывало и такое в холодные зимы…

Йева умолкла. Ей было невдомек, что такое голод, нищета, потому что она всегда получала что желала — стоило лишь показать отцу пальчиком. Но она понимала, что существует и другая жизнь, полная лишений, поэтому иногда испытывала стыд за то, что имеет все, ничего не делая.

— Господин Тастемара не сказал, сколько мне нужно узников? — спросил Уилл. — Быть может, одного достаточно?

— Нет, выпей троих, хотя бы двоих.

— Но почему? Ты ведь говорила, что твой отец… пьет одного человека раз в месяц.

— Он уже очень стар, поэто…

Короткий вскрик. Уильям поймал за локоть поскользнувшуюся на мокрых каменных ступенях Йеву. Та поначалу вцепилась ему в руку, а когда нащупала ступеньку, то чинно распрямилась.

— Чертова сырость, — прошипела, ругаясь, она. — Так, о чем это я… Не вздумай утаивать свой голод, Уилл! Недостатка в узниках у нас нет: их свозят из близлежащих городов и поселений. Не просто так многие старейшины столетиями владеют землями, а не скитаются: всегда есть кровь, причем кровь законная.

— И многие из старейшин — графы? — спросил Уильям, пытаясь перевести разговор в иное русло.

Йева чуть сбавила шаг, задумавшись.

— Виконты, бароны, ярлы, графы… даже парочка герцогов есть.

— А короли?

— Нет, королей нет. Хотя один был королем очень давно, я тебе о нем говорила. Но мне кажется, это опасно, потому что за королем ходит вся свита и королевство, заглядывая буквально в рот. А там, как ты понимаешь, вовсе не человеческие зубы…

Вдвоем они прошли первый тюремный блок, где сразу заулюлюкало новоприбывшее отребье, которому еще ни разу не довелось видеть Йеву. А вот те, кто сидел здесь дольше, только молча забились в дальний угол, чтобы глядеть оттуда выжидающе, испуганно — многое они уже успели узнать. Заметив графскую дочь и ее спутника, стражник подскочил со стула, отвесил вежливый поклон. Грохотнула тяжелая дверь, ведущая в недра темницы, откуда зияла оскалившаяся тьма.

Уилл снова вспомнил ту ночь. Его охватили ужас и нежелание ступать в эту тьму, становиться ее частью. Однако Йева взяла его за руку и увлекла за собой. Хрупкая, нежная, она шла по этим страшным коридорам, будто их старая тьма ее не страшила, а манила; Уильям же находил в этом нечто пугающее.

В узилище дочь графа зашла первой.

Когда Уилл осторожно заглянул внутрь, Йева уже необычайно смело стояла посреди узников. На нее непонимающе глядели трое прикованных к стене мужчин в домотканых рубахах. Вид у всех был незамысловатый, простой, словно прибыли они не из Брасо-Дэнто, а из каких-нибудь Вардцев. Для обогрева им выдали плотные одеяла, в которые крестьяне кутались, но все равно стучали зубами от холода.

— Чем они провинились? — тихо спросил Уильям.

— Бунтари, из деревни. Сначала силой сместили вождя, захватили власть, а потом стали подбивать и другие поселения на неповиновение отцу, чтобы не платить подать. Помнишь, отец уезжал? Вот эти как раз оттуда.

— Мы как лучше хотели. Для людев же старались! — воскликнул первый, с пышной бородой.

— От вас, уродов замковых, пытались спасти деревню. Обираете нас до нитки! — поддакнул второй, лысый.

Йева ничего не ответила. Она только зачем-то отвернула ворот своего платья, а из передника юбки достала зеленую ленту, чтобы поднять вверх волосы. Шаловливо вьющиеся у лица огненные локоны она заправила пальчиком за ушко. Действия ее были выверенными. Пока Уильям наблюдал за ней, к нему подполз третий узник и, гремя кандалами, схватил его за шоссы.

— Пощады, пощады! — прошептал он. — Я с этими вообще ненароком повязался. Пошто мне вставать против вас? Не собирался я, не собирался! — молил он. Ему казалось, что этот высокий, красивый мужчина перед ним мог вершить судьбы.

— Ах ты ж скотина подзаборная! — громко рявкнул первый. — Да не ты ли сам подговаривал нас в Феррант пойти, подбить тамошний народ объединиться против изувера?

— Не я! Не спихивай на меня это, Орспортон! — огрызнулся третий.

Усмехнувшись, Йева оправила платье. Она не стала выслушивать препирания бунтарей: не единожды ей приходилось видеть подобное, потому что тюрьмы часто открывали потаенное, обостряя страхи. Она повернулась к Уильяму:

— Не верь им. Их удел — винить в своих пороках кого угодно, только не себя. Я возьму одного, Уилл, а ты — тех двоих, — с этими словами она шагнула к третьему, который кидался в ноги, положила свои белые руки на его широкие плечи, приспособленные для тяжелого крестьянского быта.

Удивленный крестьянин не понимал, что собирается сделать эта щупленькая девица, когда она вдруг прижала его к себе, обняла, как обнимала ранее Уильяма. А затем вцепилась острыми зубками ему в шею, и эти объятия сделались стальными, неразрываемыми.

Крестьянин попробовал было сопротивляться, чтобы оттолкнуть от себя голодную вампирицу. Однако спасения от этих тисков смерти не было. Девушка была худенькой, изящной, а в сравнении с этим грубым мужланом — совсем крохотной; но ничего он не мог с ней поделать. Превосходила она его и силой, и скоростью. А немного погодя она сама уже разорвала объятия — и сделавшийся бледным мужчина упал к ее ногам иссушенным.

— Демоница! — со слезами чертил на своем лбу божий знак второй заключенный. — Спаси нас, Ямес!

Йева одернула подол шерстяного платья. Потом она подобрала пальчиком капельку крови на губах, отправила ее в рот. Покачивая тонким станом, она подошла к Уильяму, возложила восковые ручки на его плечи, чтобы обнять. В этом охватившем чувстве опьянения ей казалось, что он непременно должен полюбить ее такую. Однако он неожиданно отстранился, оглядел ее с холодным отвращением. Тогда, смутившись, графская дочь опустила голову, сняла ленту, отчего медные волосы упали на ее лицо, укрыв в тени, и отступила к двери.

— Да, я бываю и такая, — тихо шепнула она.