Фабрика мертвецов (СИ) - Волынская Илона

Отец испытывающе посмотрел на него и спрыгнул в яму с двумя детскими скелетами.

- Аркадий Валерьянович, что вы делаете? – всполошился Свенельд Карлович, что-то удивленно каркнул по-немецки герр Лемке, но отец уже наклонился над телами… и выдернул нож.

Тот выскользнул без малейшего сопротивления, легко и плавно, точно из ножен. Митя с ужасом зажмурился… и не открыл глаза, даже когда услышал рядом шаги. Шаги стихли. Митя тяжко, обреченно вздохнул и приоткрыл один глаз.

Отец стоял рядом – и держал нож в руке. С коротким – как раз в ножнах под рукавом носить, отблескивающим серебром лезвием и ухватистой костяной рукоятью.

- Твой? – тихо сказал отец. – Ты их упокоил?

- Нет. – коротко и зло отрезал Митя. – Не я.

- Почему ты мне все время врешь? – снижая голос до почти неслышного шепота, также зло спросил отец. – Это ведь… подвиг, Митька! Ты всех спас – не только нас, но и жителей этой деревеньки, мертвяки бы потом туда пошли.

- Вот именно. – отрезал Митя. – И если я говорю, что не я, может, ты наконец поймешь, что я говорю правду? – и отвернулся от отца. – Свенельд Карлович! Мне неловко вас беспокоить… но мой автоматон пришлось бросить в степи. Хотелось бы его найти до темноты, если он еще цел.

- Конечно, Дмитрий. – кивнул тот, направляясь к своему паро-боту. – Если Аркадий Валерьянович не против, сейчас и поедем.

Бух-бух-бух! Паро-бот мерял громадными шагами степь. Мимо медленно плыли поросшие сорняками холмы. Стремительно темнеющий горизонт покачивался в такт то приподнимающей, то опускающейся спине автоматона, за которую цеплялся Митя.

- Свенельд Карлович… - наконец решившись, он повысил голос, перекрывая шипение пара. – А ведьмы… про которых местные говорят… кто они? Или вы в них не верите, как Ингвар?

Штольц долго молчал, только и слышалось бух-бух-бух – шаги автоматона, стук поршней и ш-ш-ш – шорох пара.

- Сейчас время людей. – наконец тихо, едва различимо среди шумов откликнулся Свенельд. – И Бога Единого, Бога Людей. Но… Ингвар родился уже тут, а я – еще там, на берегу северного моря. Мы помним… Помним, что те, кого сейчас называют Старыми, Древними, Кровными Предками, когда-то тоже… были богами. А у них были служители. В рыбацких деревнях детей Одина еще живут вельвы. А в здешних – ведьмы.

- Вы думаете… - неуверенно начал Митя.

- Я слишком… цивилизованный. Я – думаю. А мой дед знал: хочешь попросить Старых – ищи вельву.

- И найдешь… - едва слышно шепнул в ответ Митя.

Глава 46. Новый управляющий

Митя сидел на крыше помещичьего дома, стараясь слиться с трубой. От сложенного на заднем дворе очага тянуло запахом каши. Из комнат слышался топот, что-то бухало, шаркали лопаты, и совсем изредка нанятые в деревне мужики перебрасывались парой слов и тут же замолкали. Надо отдать Бабайко должное, даже сейчас, после его смерти, жители деревеньки отличались редкой молчаливостью. Весьма приятной обычно, но не совсем уместной сейчас – под гул голосов было бы легче прятаться.

Заскрипело колесо и мужик с тачкой протопотал по настеленным на парадных ступеньках мосткам. Вывалил обломки лепнины, серую штукатурочную пыль, мусор и старые кирпичи поверх кучи у поросшей сорняками клумбы, и налегке поспешил обратно. Стараясь не смотреть на мусорную кучу впрямую, Митя припал к краю крыши и затаил дыхание.

Тишина… Кровь в висках – стук-стук! Неподвижность – очень хочется пить, кажется, язык наждаком скребет по пересохшим губам. Дрожит разморенный полуденным зноем воздух, покачивается едва-едва, как отражение в тихом лесном озере… Покачивается куча… приподнимается… приподнимается вся, целиком, будто спаянная некой силой… колыхаясь краями туда-сюда и выписывая вензеля, будто пьяная, ползет обратно к дому.

Шур-шур, шур-шур… Митя приподнялся, опираясь кончиками пальцев о черепичный желоб у края крыши… Шур-шур… Куча медленно заползла на мостки – и теряя по пути то отломанную ножку стула, то серый от въевшейся известки бальный башмачок, принялась карабкаться к парадным дверям. Двери снова распахнулись… и толкающий наполненную с верхом тачку мужик с разгону въехал колесом в ползущую ему навстречу кучу.

- А-а-а! – от вопля мужика с полу засохших деревьев сыпанула старая листва.

Куча словно взорвалась, скинув весь мусор прямиком в распахнутые двери.

- А-а-а! – мужик заорал второй раз, когда сиганувший с крыши Митя рванул к выскочившему из-под кучи лохматому клубку.

- Ап-тяп-тяп-тяп! – жалобно запричитал клубок, уворачиваясь от Митиных рук.

- А-а-а! – мужик заорал в третий раз – клубок запрыгнул в тачку, мрачно зыркнул на мужика круглыми, как пуговицы, глазищами… Тачка вырвалась из рук, и помчалась вниз по сходням, наподдав мужику рукоятью под дых. Верещащий клубок шмыгнул у мужика промеж ног и шустро запрыгнул в дом.

Митя в прыжке перемахнул тачку, промчался по сходням, отпихнул с дороги мужика, ворвался в переднюю, и помчался вслед за клубком по усыпанному битым камнем и известью старому паркету. Стремительно серея от налипшей на шерстку известки, клубок мчался через анфиладу первого этажа, бойко перемахивая с мусорной кучи на подоконник, с подоконника на дверной косяк, прокатился по притолоке, оттолкнулся от прислоненной к стене створки, походя обронив ее на Митю…

Тяжеленная дубовая створка рухнула перед ним, подняв фонтан серой пыли.

Улепетывающий клубок подпрыгнул на ветхом кресле с торчащими пружинами – и с писклявым воплем сиганул в камин.

- Ап-тяп-тяп! – из камина вырвалось облако черной золы, загрохотало, заухало, уходя вверх по каминной трубе, раздался торжествующий вопль. – Тя-яп-тяяяяяп! – и… Бумс!

Удирающий клубок с разгону врезался в предусмотрительно вставленную в трубу заслонку.

Отец выскочил из засады за креслом и…

- Блямс! – вместе с вихрем золы вопящий клубок плюхнулся в подставленный мешок.

- Ага, попался! – отец затянул горловину мешка. – Ты что творишь, анчутка? Это ж надо – чтоб домовой собственный дом в порядок привести не давал! Разве справный хозяин станет в эдакой грязи жить?

- Разбойники! – из мешка донесся тоненький, похожий на мышиный писк, голосочек, и мешок с домовым отчаянно задергался, вырываясь из отцовской руки. – Ужо я вас, ворюги! Не сметь хозяйское добро воровать!

- Я здесь хозяин! – отец с досадой тряхнул мешок. – Ты б лучше раньше хозяйское добро сторожил, чем теперь хлам обратно в дом таскать!

- Покра-али! – протяжным воем донеслось из мешка. – Все покрали, разбазарили, ничего не осталось! Анчутка ничего не смог, у анчутки дом пустой, без хозяев, анчутка слабый, молока, маслица, хлебчика анчутке никто не дает, вот и не смог, не остановил… Не дам! – горестные причитания сменились пронзительным воплем. – Ничего не дам, не украдете больше ничего, ни кусочка, ни соринки, воры, разбойники…

Отец с Митей переглянулись:

- Домовой может сойти с ума? – неуверенно переспросил Митя.

- Кто его знает!

Сквозь ткань мешка проступил контур раззявленного рта и зубов. Домовой упорно жевал мешок, пытаясь прогрызться на волю. Вымоченный в святой воде и расшитый крестами полицейский спецмешок для злокозненной нечисти не поддавался, но и домовой сдаваться не собирался. – И как мы теперь без домового?

- Из какого заброшенного дома сманить? – наблюдая как шевелится мешок, предложил Митя.

- Точно такого же? – отец встряхнул мешок. – Наш дом тоже… заброшенный. – он устало попытался плюхнуться в кресло, и тут же вскочил, едва не напоровшись на торчащую пружину.

Бух-бух-бух! По земле прокатилась отдаленная дрожь. Сквозь распахнутое окно было видно, как над оградой усадьбы появляются широченные стальные плечи паро-ботов – сидящие меж ними человеческие фигурки казались крохотными.

- Штольц! – отец облегченно улыбнулся. - Надо же, даже раньше приехал, чем обещал… И оба автоматона привел. Надо велеть, чтоб сгребли проклятый мусор! Хотя бы сегодня мы его наконец вычистим! – мстительно процедил отец. Из мешка донесся горестный вой. Отец сунул Мите мешок с домовиком и направился к дверям. Митя нехотя поплелся следом – приезжих было трое, а встречаться с Ингваром ему совершенно не хотелось. Но не прятаться же от него – много чести!