Мария Версон - Южная Грань

По щеке Стижиана поползла предательская, но сладкая и заслуженная слеза. Руки обмякли, и бутыль с крепким пойлом выскользнула из его руки, прокатилась по неровной крыше, на которой сидел монах, соскользнула и разбилась о лежащий сбоку от двери камень.

Сидящая справа от него Ора обомлела, и в её глазах мог бы прочитаться легкий испуг, но никто не заметил его: все как зачарованные смотрели на возникшее перед ними чудо. Монахиня взяла Стижиана за руку, и тот медленно, словно бы бессознательно, сжал пальцы.

Впервые со дня окончания монастыря он увидел одного из своих самых лучших друзей: перед ними, на площади далекого от Монтеры города, грозно возвышалось возникшее из чистейшей энергии сияния дерево критши.

- Я никогда не видел ничего подобного. - Завороженный, произнес Амит. Сине-белое дерево, сотканное из чистейшей энергии сияния, с необычайной красотой отражалось в его голубых глазах.

Монахи вспомнили дом, а Ора словно бы вживую увидела узкую, незаметную тропку, уходящую вглубь северного леса, которая ведет к Храму, бывшим домом для неё.

Силуэт удивительного дерева, места которому в Священном Писании не нашлось, начал постепенно растворяться в воздухе, но таял он очень медленно, и, на вскидку, на его полный распад должно бы уйти несколько часов.

Городские, наконец, смогли преодолеть шок и восхищение и вздохнули полной грудью. Чудесные юные девы разжали побелевшие ручонки, распустив хоровод, и кинулись, смеясь, кто куда. Воздух наполнился возгласами всеобщего ликования. Энергии сияния становилось все больше и больше. Она появлялась из неоткуда и с легкостью, какую люди никогда не ощущали, скользила сквозь них, смывая с душ пятна их грешков и обид.

Монахи утерли слезы и один за другим начали спрыгивать с крыши. Наверху остались только Тео, Дримен, Ора и пьяный до неподвижного состояния Стижиан, не способный оторвать глаз от критши.

Тео пощелкал пальцем перед глазами сына, и, когда тот лениво моргнул, махнул на него рукой и решительно присоединился к всеобщему веселью, разгорающемуся вокруг тающего сине-белого дерева. Не было музыки: празднующие сами создавали себе ритм и двигались согласно ему. Молодые девы смешались с толпой, разбредшихся кто куда монахов не было видно и вовсе, но Ора готова была поклясться, что все они отправились на поиски юных кудесниц. Все, кроме Кира. Этот юнец, не смотря на давно оконченное обучение в монастыре, по-прежнему держался данного в возрасте семи лет слова и старательно обходил прекрасный пол стороной. Так что в отличие от всех своих братьев, он умыкнул из-под носа Мэрмы Фольнор бутылку слабоалкогольного горячего поила, чей вкус напоминал глинтвейн и кофе единовременно, и поспешил удалиться из места празднования, дабы не поддаться соблазну. Стижиан прекрасно понимал его чувства: все девушки, будь они худые или полные, легкие или тучные, выглядели крайне соблазнительно, а опьяненные сиянием монахи могли выкинуть любую глупость, и она может быть выражена совсем не в пристойной форме.

Ора положила голову на плечо с трудом сидящего монаха и погладила его по руке, которую держала. Её голова и тело налились утяжеляющим спокойствием, губы расплылись в улыбке, а глаза смотрели в неопределенную точку где-то в центре толпы, разгулявшейся под почти исчезнувшими ветвями критши.

Стижиан никак не отреагировал на внезапную нежность со стороны монашки. Она до жути походила на Млинес, в которой часть его души видела мать, а Млинес напоминала ему Визы, а ведь одно её имя заставляло Стижиана съежиться и покрыться мурашками. Ора походила на них обеих одновременно: веселая, шумная и задорная, какой бывала Млинес в хорошую погоду или если больше половины послушников освоили новый прием на первом же занятии, и резкая и легковоспламеняемая, как Визы, стоило сделать что-то не так или против её воли. Нельзя сказать, что Стижиану не нравилось подобное смешение характеров. Или что он слишком уж любил девушек в теле и не был готов принять хоть какие-то чувства со стороны фигуристой, сильной и уверенной в себе Оры. Может, ему не хотелось иметь столь близкого контакта, может, в нем играли горячительные напитки, но он попросту окаменел и позволил хмелю, или чему-то там ещё, убаюкать разум.

Когда Стижиан потерял сознание, Ора подхватила его и уложила спать на крыше прямо к ногам его младшего брата, который с улыбкой на лице наблюдал за потоком голубо-белой материи, больше не проявляющейся, а только лишь постепенно исчезающей.

- Присмотришь за ним? - Громко сказала монахиня, перекрикивая шум ликующего города.

- А вы куда, митта? - Спросил Дримен, кивнув. Ему, в отличие от всех прочих кто уже сидел на этой крыше, было труднее всех на ней оставаться. Его недостаточно сильные руки не могли гарантировать, что он не свалится, а теперь, когда все силачи разошлись, он и шевельнуться боялся, словно забыл, что у него в подчинении находятся четыре природные стихии.

- Проверю нашего светоча и глотну холодной воды, а то жара немыслимая. - И она спрыгнула с крыши, беззвучно приземлившись на две ноги.

Дримен, забыв о наложенном на него заклятии весенней прохлады, нащупал лоб Стижиана и понял, что тот попросту перегрелся. Спирт в крови, горячий воздух и возбуждение отправили его старшего брата в страну дивных фантазий.

Маг приподнял голову и оглянул несколько сотен, может быть даже тысяч мелких разноцветных точек, укутанных рассеивающимся маревом, на фоне которого не было видно монахов, только людей, чьи сосуды не были голубо-белыми. Стижиан оказался ярким пятном: его сосуд излучал короткие плоские изумрудные волны, похожие на стеклянные полосы.

Дримен решил внести свою лепту в радость этого праздника. Не решившись испытывать на себе давящую на всех жару, он убрал руку ото лба брата и поднял её вверх. Где-то, где влажность воздуха была достаточной, стали образовываться дождевые тучи и ветер, призванный хитрым магом стихий, гнал их в сторону маленького, ликующего городка, раскинувшегося в низине перед одной из крупнейших в Оране церквей, в недрах которой хранится одна из четырнадцати частей могущественнейшего во всем мире артефакта.

Когда прогромыхали раскаты грома, городские сначала испугались, ведь силуэт критши продолжал таять у них на глазах, а верующие люди, особенно те, кто живет так близко к церкви, боялись лишний раз отдохнуть и повеселиться, опасаясь кары. Если бы Амиту дали рупор, он бы с подробностями объяснил городским, что в Священном Писании не говорится ни о каких наказаниях, могущих свалиться на них.

И полились крупные, тяжелые, но нечастые капли дождя, подгоняемые теплыми потоками ветра.