Елена Кочешкова - Болтливые куклы

В первый миг Хекки совершенно растерялся - жизнь вечернего города мгновенно опрокинула на него кипучую волну запахов, звуков и образов. Но прежде, чем он успел прийти в себя, рядом с ним возник аккуратно одетый возница с длинным изящным хлыстом в руке.

- Извольте, юноша, пройти туда, - возница махнул в сторону маленькой крытой повозки, где мог разместиться лишь один человек.

Хекки послушно последовал за этим высоким и плечистым мужчиной, рядом с которым сразу ощутил себя ребенком. Он быстро забрался в красивую повозку, услышал, как с мелодичным стуком затворилась за ним деревянная дверца, и спустя мгновение оказался в глубоком тихом полумраке. Резные узоры на стенах повозки едва пропускали неяркий свет уличных фонарей и отсекали все лишние звуки. Хекки глубоко вдохнул и велел себе успокоиться. Он удобно устроился на мягких подушках, которыми был устлан пол повозки, и прикрыл глаза.

Цокали копыта лошадей, чавкала грязь под колесами, время от времени в щели-узоры проникали чьи-то возгласы и обрывки разговоров, смех, звяканье посуды из уличных едален, ароматы специй и жареного мяса... Хекки слушал эту музыку жизни, вдыхал ее запахи и пьянел без вина. Его сердце никак не желало успокоиться и стучать не так часто.

Свобода - вот она. Только руку протяни.

За годы жизни в храме Хекки многое забыл о городе, в том числе и то, какой он на самом деле большой. Повозка все катила и катила по улицам Тары, звуков становилось все меньше, и Хекки сам не заметил, как все же задремал на уютных подушках, приятно пропахших благовониями.

Проснулся он о того, что мерное покачивание прекратилось. А спустя минуту замок на дверце щелкнул и в повозку наполнила свежесть вечера.

- Прошу вас, - услышал Хекки. - Мы на месте.

Медлить он не стал. Чего бояться, когда уже все решено?

В доме сановника он на какое-то время лишился дара речи: там было так много позолоты, дорогих деревянных украшений с тончайшей резьбой и отделкой из камня, так много богатых тканей на стенах и ковров на полу... Хекки поймал себя на том, что идет раскрыв рот, будто последняя деревенщина, и решительно напустил на себя равнодушный вид. К тому моменту, когда он, наконец, оказался в покоях сановника Гао, на его лице уже вполне прочно закрепилась маска холодного спокойствия.

Таким и увидел его сановник - молчаливым, отрешенным и бесстрастным.

По крайней мере, Хекки хотелось так думать. Ведь на самом деле сердце его снова отчаянно билось о ребра, а дыхание так и норовило прерваться.

Сановник ждал его в глубине просторной комнаты, сплошь задрапированной ткаными занвесями и украшенной россыпью цветных ламп. Эти маленькие лампы на одну свечу были повсюду - свисали с потолка, стояли на полу, на невысоких комодах, прятались между слоев занавесей. Хекки мимолетно подумал, что ему очень хотелось бы жить в такой комнате... А потом он услышал негромкий и мягкий голос.

- Заходи, юноша, не стой на пороге.

Сановник был невысокого роста и широкий в плечах, но не толстый, чего больше всего опасался Хекки. Скорее просто округлый. Его домашнее платье отливало глубокими сине-зелеными красками и посверкивало серебряными нитями, а вся поза была такой расслабленной и мягкой, что казалось, этот человек излучает благодушие и глубинную уверенность.

Хекки склонился в поклоне и застыл так, ожидая разрешения поднять голову.

- Ну, полно, полно... - сановник похлопал по подушке возле себя. - Садись рядом. Обойдемся без церемоний. Не правда ли?

Хекки кивнул, быстро сбросил плащ с плеч и послушно опустился в самую гущу из россыпи подушек, сплошь покрывающих и без того ворсистый ковер на полу. Сам он рот раскрывать не торопился - понимал, что всегда успеет ляпнуть глупость.

Сановник мягко взял его за подбородок, а затем провел пальцем по щеке.

- Да, ты еще совсем дитя... Смелый маленький мальчик. Мне нравятся такие, - усмехнулся чему-то и вдруг вытащил из-за горы подушек мундштук с длинной трубкой, отходящей от курительного кувшина. - Ты пробовал аромат гоши? Да? Какой шустрый... Ну держи. Смотри не вдыхай слишком глубоко, а то потеряешь дыхание.

Дыхание! Да Хекки и так его давно уже потерял.

Он вцепился в мундштук точно нищий в огрызок хлеба и жадно втянул в себя ароматный сладкий дым. А затем еще раз. И еще. Спустя пару минут голова у него закружилась (не так, как от табака Атэ Хона, во много крат сильней!), а тело стало невесомым, точно воздух в небесном фонарике. Хекки и сам не заметил, как начал улыбаться, а затем и вовсе рассмеялся - легко и радостно.

То, что было после, он запомнил не очень хорошо: аромат гоши спутал его мысли, переплел ощущения. Но одно было бесспорно - когда действие чудесного табака закончилось, Хекки нашел себя совершенно счастливым. Уставшим, даже немного измученным, но счастливым.

Он понял, что не ошибся в выборе пути.

Ему понравилось быть взрослым.

Очень.

Сановник Гао был человеком сдержанным и умел останавливаться вовремя, а потому визиты Хекки в его дом случались не слишком часто. Но помимо него нашлись и другие желающие познакомиться поближе с новым дарованием из храмового театра.

Не реже, чем раз в три дня у Северных ворот останавливалась какая-нибудь красивая повозка, которая отвозила Хекки в один из самых богатых домов города. У него появилось много поклонников, как он и рассчитывал. И если в первое время Хекки еще изображал из себя наивного и невинного мальчика, то спустя несколько недель вполне освоился в новом жизненном опыте и уже не считал нужным так смущенно опускать глаза и робеть перед своими новыми знакомцами. Даже с сановником Гао он после того, первого раза чувствовал себя на удивление легко и непринужденно. Может тому виной были вино и табак гоши, а может, Хекки просто не умел подолгу оставаться серьезным.

Как бы то ни было, а в театре он очень быстро приобрел репутацию повесы. Кто-то завидовал ему, кто-то осуждал, но, по большому счету, всем было безразлично, как именно проводит свои ночи юный актер, которому по вечерам на сцене неустанно бросали цветы и осыпали целыми горстями монет. По правде говоря, Хекки и сам не ожидал, что люди будут так восхищаться его выступлениями, но научился принимать это как должное.

Только Шен и Зар время от времени пытались читать ему морали, но не особенно преуспели. В конце концов, они оба ничего не понимали в этой жизни. Слишком послушные, слишком скованные своими принципами - разве они имели право учить Хекки, как ему распоряжаться своей свободой?..

Атэ Хон своего соседа перевоспитывать не пытался. Только посмеивался над рассказами Хекки о его похождениях, да делился опытом, что стоит делать, а что - нет. Он и сам был не прочь время от времени поразвлечься в обществе людей из более высокородных домов, чем его собственный. Но, в отличие от Хекки, Атэ происходил из весьма уважаемой и совсем небедной семьи. Ему никогда не приходилось воровать еду, чтобы пообедать, или спать в одной кровати с кучей братьев и сестер. В роду Атэ Хона почти все были так или иначе связаны с театром, только выступали не в храме, а на своей собственной сцене, устроенной в одном из домов семьи.