Роберт Асприн - Воровское небо

— Я очень любопытна, — сказала она брату.

— Я и сам любопытен. Что ты Видела?

— Сейчас расскажу. Ты был весь опутан шелковистой паутиной. И она переливалась всеми цветами радуги…

— И что это означает, Лира? Что это может означать?

Иллира отвела глаза, но тут ее взгляд упал на три карты, рядком упавшие на рабочий стол. И Амашкики, духи карт, подсказали ей ответ. Иллира протянула руку к картам, дотронулась до них…

— Так… Что тут у нас? Дама Леса. Дама Камня. А между ними — пятерка…

— Ли-и-ира… Делай все как полагается.

— Нет-нет, все правильно.

— Это случайность.

Иллира вздернула подбородок, пожала плечами, глядя брату прямо в глаза, и прошептала:

— У меня не бывает случайностей!

Мгновенно остудив свой пыл, Уэлгрин попросил ее объяснять дальше.

— Я Вижу приличное состояние, которое легко достанется тебе.

— Где? Где ты это видишь? — Он повел рукой над картами. Одна Дама была нарисована сидящей за грубоватым, тяжеловесным каменным ткацким станком, у другой за спиной распростерлись легкие крылья из паутины, а на пятерке Воздуха был изображен цветок, лепестки которого уносило ветром. — Все, что я вижу в этом раскладе, — это нечто, попавшее в ловушку между двумя женщинами!

— Зачем тогда ты спрашиваешь меня, если сам все прекрасно знаешь? Ну, давай, объясни мне, что это значит?

— Женщины окружают меня. Женщины плетут вокруг меня паутину.., ловушку. И никакого «приличного состояния» здесь нет и в помине!

Иллира лукаво прищурилась и облизала губы кончиком языка.

— Возможно… — медленно, словно нехотя, согласилась она. — Да, в твоей жизни есть некая женщина. И она действительно что-то плетет.

Иллира постучала ногтем по пятерке Воздуха с развевающимися лепестками.

— Но вот это — благоприятный знак.

Она задумчиво потянулась еще за одной картой, открыла ее и захихикала.

— Что там? Что тебя так развеселило, скажи на милость?! Черт возьми, Иллира, ты что, потешаешься над моей судьбой, а?

С другими ты так себя не ведешь, разве нет?

Иллира покачала головой и снова стала серьезной. Он, конечно же, прав. Девушки С'данзо рано учатся не смеяться над своими клиентами, вне зависимости от того, что они Увидят или поймут по раскладу карт. Смех разрушает очарование и тем самым вредит делу. Так что она быстро стерла с лица остатки улыбки.

— Если бы ты был просто одним из моих клиентов, то должен был бы безоговорочно принять то, что я тебе говорю. — Иллира помолчала немного, снова с трудом пряча улыбку. — Принять свою будущую удачу и богатство.

— И что бы это значило, как по-твоему?

Гадалка не удержалась и прикрыла лицо уголком платка.

— Если бы меня спросил об этом простой клиент, я бы ответила: со временем станет ясно. Не противься своей судьбе, и обретешь богатство.

— И женщин. Что еще там за женщины?

— Женщина. Здесь только одна женщина, Уэлгрин, можешь мне поверить. Но конкретно — не знаю. Ее здесь нет. Это не ее карты. И я не знаю, будет у нее богатство или нет.

На этом сеанс гадания завершился. Дар Видения покинул Иллиру. Она вздохнула и стала собирать разбросанные карты. Уэлгрин почувствовал, что грозовые тучи понемногу рассеиваются.

— Принять… — повторил он. — Это слово для меня имеет особый, глубинный смысл. Значит, ты советуешь мне не противиться тому, что происходит? Ничего не делать? Не вмешиваться, не беспокоиться, не заботиться ни о чем? Что происходит — то происходит…

Иллира выпрямилась.

— Этого я не говорила. Я сказала, что ты должен просто принять свою судьбу… И научиться с этим жить.

— Особой разницы не вижу.

Она подобрала последние карты. Видение становится частью памяти, где оно утрачивает большую часть своей силы. Ничего нельзя предвидеть наверняка. Воспоминания могут со временем меняться…

— Да, особой разницы нет. Ты останешься на десерт? — Она достала вазу с пирожками с высокой полки, где прятала лакомство от любопытных глаз и рук.

Как большинство суеверных людей, Уэлгрин жил в таком мире, где сверхъестественное скорее подтверждало, чем опровергало его собственные предположения. И он согласен был принять судьбу, если эта судьба означала, что Теодебурга с ее неприятностями и с ее шелком исчезнет из его жизни без следа и у него не останется при этом чувства вины или стыда.

Уэлгрин очень любил пирожки.

— Я останусь, — сказал он и взял у сестры тяжелую вазу с лакомством. — Жалко, если такая вкуснотища пропадет без меня.

Когда Уэлгрин возвращался во дворец, в офицерские казармы, небо совсем затянуло тучами. Пошел мелкий противный дождик. Дождевые капли тихо и мерно барабанили по ставням, и капитан, убаюканный этим звуком, как, впрочем, и сытным обедом, спокойно заснул и не увидел никаких снов. Богобоязненные люди поднимались в Седьмой день на рассвете, а все прочие могли спать сколько влезет. Уэлгрину после вчерашнего обхода улиц можно было валяться в постели хоть до заката. И он был очень недоволен, когда кто-то забарабанил кулаком в его дверь, хоть и был уже почти полдень.

Угрюмый и злой оттого, что его так не вовремя разбудили, он, не одеваясь, открыл дверь, придерживая ее ногой.

— Тебе повезет, если ты меня разбудил из-за чего-то в самом деле важного! — рыкнул капитан на новобранца, стоявшего у двери.

Новобранец вздрогнул. Он мямлил и постоянно сбивался, и ему пришлось дважды повторить свой рассказ, пока наконец не выяснилось, что все, кто завтракал сегодня в солдатской столовой, теперь не вылезают из сортиров. Дежурный офицер шагу ступить не может — его все время тянет блевать. И хорошо, если наберется хоть горстка солдат, способных нести караульную службу на башне.

— Проклятье!

— Да, сэр, — новобранец был полностью с ним согласен.

Уэлгрин отпустил дверь. Раньше, когда он жил в казарме и все его имущество умещалось в одном сундучке, он всегда знал, где что лежит. А теперь, когда он стал начальником гарнизона, у него была целая отдельная комната, и беспорядок в ней был просто ужасный. Рубашку и штаны он нашел быстро — они валялись на видном месте, на полу, там, где он их бросил. А вот сандалии…

У Уэлгрина было четыре легких сандалии, но только две из них составляли более-менее подходящую пару. Из этих двух одна валялась на виду, а вторая отыскалась не сразу — она оказалась в самом темном углу комнаты. А о том, куда подевались его наручи, Уэлгрин не имел ни малейшего понятия. Он так и не нашел их, сколько ни искал. Ну, по крайней мере хоть энлибарский меч оказался там, где ему и полагалось быть.

— Пошли! — сказал Уэлгрин поджидавшему его новобранцу-посыльному и запер за собой дверь.