Александр Бушков - Анастасия (сборник)

— Я весь внимание.

— Не иронизируй.

— Я не иронизирую, — сказал Майон. — До сих пор я получал сведения из вторых рук и шел по твоим следам. Теперь ты здесь, и мне действительно хочется тебя понять.

— Это уже кое–что… — сказал Нестор. — В Египте есть любопытная поговорка: «Все боится времени, но время боится пирамид». Начнем с того, что пирамида незыблема и неизменна и не таит никаких неожиданностей. Каждый знает свое место, как загнанный в стену гвоздь. Сверху вниз идут приказы, и каждая ступенька полна покорности перед более высокой. Меж тем демократия всегда непредсказуема, так как слишком многие получают возможность влиять на государственные дела. Разве допустимо, чтобы на телеге сидели десять погонщиков и мешали друг другу?

— Но это означает, — сказал Майон, — что демократия опасна лишь для человека, сидящего на самой вершине. Для тебя, скажем.

— Правильно. Потому что люди изначально разделены на тех, кто властвует, и на тех, кто подчиняется. А демократия предлагает нечто неприемлемое: человека, рожденного для того, чтобы властвовать, вдруг опутывают по рукам и ногам дурацкими установлениями, мешающими ему проявить свои качества государственного деятеля. Что мы и наблюдали во времена царствования Тезея. То, что он надел железную узду на царедворцев и сановников, заслуживает восхищения и понимания — так и следует поступать сильному правителю. Но зачем доводить до абсурда? До агоры, где любой шорник или землекоп может держать речь перед скопищем таких же скотов, и к их гаму вынуждены прислушиваться во дворце.

— Вон оно что, — сказал Майон. — Значит, снова деление людей на погонщиков и скотов?

— Между прочим, это заимствовано у матери–природы, — сказал Нестор. Ничего даже отдаленно напоминающего демократию ты у животных не найдешь. Как и писаных законов, с помощью которых слабый может защититься от сильного. Везде одно и тоже — силой утверждающий свою волю вожак и покорная стая. А мы — не более чем часть природы, следовательно, должны жить по ее обычаям.

— Часть природы, но не ее слепок. Слишком многое отличает нас от животных.

— А жаль, — сказал Нестор. — Этот проклятый человеческий мозг, наделенный способностью протестовать, сомневаться, создавать растлевающие умы миражи…

— Между прочим, кое в чем ты сам себе противоречишь. Та же волчья стая не знает лжи. Ложь выдумали люди — но это, к счастью, не единственное, отличающее нас от животных.

— А что такое ложь? — спросил Нестор. — Существует ли она? Это еще одна интересная тема — о взаимоотношениях правды и лжи. Мы не видим ничего противоестественного в том, что игрушечник продает синих глиняных львов и зеленых лошадок, хотя прекрасно знаем, что не существует синих львов и зеленых лошадок. А сказки не есть ли искажение истины? Разве знание существует в виде какого–то явления, строго подчиняющегося законам природы, как дождь или радуга? Почему бы не предположить, что знание пластично, аморфно и с ним можно обращаться, как с сырой глиной? Это касается и Троянской войны, и всего, что так усердно разоблачал мозгоблуд Архилох. Существовала некая Действительность, но мы превратили ее в некое Знание, вполне приемлемое для умов, превратили точно так же, как превращаем зерно в хлеб, а лен — в полотно. Вот и все. Стоит лишь допустить, что существует закон превращения действительности в знание — и все встанет на свои места, страсти утихнут.

Майон собрался с мыслями — он должен не забывать и о жадно слушавшем мальчишке в дымоходе. В необогащенный жизненным опытом ум могла попасть капля отравы, таившейся в этом ласково журчащем голосе.

— Хорошо, — сказал он. — Я готов пойти на уступку и приравнять изобретенные тобой и тебе подобными законы к законам природы. Но ведь законы природы делятся на полезные человеку и вредные. Дождь помогает земледельцу, ветер вращает мельничные колеса и движет корабли, но землетрясения лишь губят дома и людей, а эпидемии опустошают города. Точно так же ваши законы оставляют повсюду горе и кровь. И если мы не в состоянии победить землетрясение, то придуманные законы победить возможно.

Жаль, что Эант не видел в эту минуту лица Нестора — мальчишке это помогло бы покрепче уяснить некоторые истины. Нестор стал страшен: ничуть не приукрашенный портрет черной и безжалостной души.

— Оказывается, ты даже опаснее, чем я думал, — сказал Нестор тихо и недобро. Но как–никак он был Многомудрым и легко овладел собой, прогнал с лица бешенство, как смахивают пыль с зеркала. — Ты говоришь, ветер и дождь? Но ведь их польза и вред относительны. Благодатный для земледельца дождь приносит неудобства тому, кто разложил на солнце выбеленные холсты. И так далее.

— Вот как? — сказал Майон. — Но жители Трои были не относительны. Они были люди из плоти и крови, жившие в красивом, богатом городе. Теперь там только развалины и запустение. А разве Геракл был относителен? Или безжалостно перебитые кентавры? Ты играешь в слова, как детишки в шарики. Или есть еще один закон — государственная необходимость? Менестей, я думаю, тоже спит и видит, как бы зарезать тебя во имя государственной необходимости, как он ее понимает.

— Это относится скорее к Менестею, — сказал Нестор тихо. — А с ним мы решительно расходимся. Его хватает лишь на то, чтобы жечь библиотеки и преследовать таких, как ты. А мы вовремя поняли, что искусство и науки не следует тупо уничтожать — их следует лишь держать под строжайшим присмотром. В Трое мы не опоздали. Там переняли у хеттов умение шлифовать линзы и мастерить эти штуки для рассматривания неба. Но когда человек начинает разглядывать горы на Луне и следить за движением звезд, у него рождаются опасные для богов мысли.

— Ты и о репутации богов заботишься?

— Как же иначе? И богов, и людей породила когда–то Мать–Гея. А ты знаешь, кто распустил по свету легенду о том, что людей создал Прометей? В самом деле, нет? — Он приложил руку к груди и поклонился. — Скудный Нестор. Задумка не столь уж плоха — довести дело до абсурда и приписать Прометею как можно больше чудес, превратить бунтаря в степенного олимпийца. Потом можно пойти дальше. Когда–нибудь окончательно забудут, что жил Уран, первый царь богов, что жил Крон, что богов и людей родила Гея, что Зевс смог воцариться лишь после яростной десятилетней войны с титанами, которую едва не проиграл. Будут считать, что всегда был только Зевс.

— Но это означает, что у людей будут отбирать все больше знаний и воли, — сказал Майон.

— Так легче править людьми.

— Так ты сам загоняешь себя в ловушку и готовишь будущее поражение, сказал Майон. — Государство сильно, пока у него есть идеи, за которые стоит драться. Та же Спарта напоминает гигантскую казарму, где все управляется лишь страхом перед наказаниями.