Юлия Фирсанова - Возвращение, или Свободу попугаям!

— Кислятина, соль и жгучая горечь, а все вместе — истинный праздник вкуса для гурмана извращенца. Впрочем, кто сказал, что лекарство должно быть приятно? — оценила я мрачный юмор ситуации и подошла к Сароту, завершившему разъяснительную и агитационную работу в рядах своей маленькой армии. Судя по всему несогласных с мнением начальства в отряде не нашлось, те, кто был против, остались на острове или под холмиками земли на пути отряда. Не то чтобы командир выглядел явным злодеем, но людей своих держал крепко, шаг в сторону — считается побегом, прыжок — попыткой улететь. Впрочем, с наемниками иначе, наверное, нельзя, люди силы уважают только большую силу. В этом плане признание командиром моей магической власти оказалось весьма кстати, теперь он считал магеву созданием если не выше себя, то уж равной наверняка.

— Эй, ротас, лекарство я вам нашла. Есть желающие попробовать? На вкус, правда, сущая дрянь, но зато не отрава. Если твои парни хотят чуять магию сильнее, чем брезгуют нажраться этой мерзости, можете хоть сейчас пробовать!

— Не побрезгуют. Опробуем, спасибо, магева, — приняв из моих рук первую порцию лекарства и внимательно записав на корочку простенький рецепт, поблагодарил Сарот и осклабился так мило, что всем, особенно отряду морианцев, стало ясно: жевать травку придется каждому солдату, высказавшемуся за магическое прозрение, и начинать нужно будет прямо сейчас.

Седой командир ткнул горсть первому воину в конном строю и скомандовал:

— Жуй!

— А запить-то это можно будет? — жалобно обратился мужик, даже не пытаясь сопротивляться.

— Водой, — разрешила я, — но только после того, как все хорошенько прожуешь. Не следует нарушать чистоты эксперимента.

Воин испустил глубокий скорбный вздох и решительно закинул в рот сено. Общество уставилось на его физиономию, готовое отслеживать малейшие изменения. Доброволец поневоле — крепкий мужик с обветренным лицом и старым шрамом, пометившим левую бровь — методично задвигал челюстями. Лицо его покраснело, даже белый шрам стал бордовым, на глазах навернулись крупные слезы, но герой не прекратил жевать. Я мысленно посочувствовала первой жертве, невольно припоминая единственный случай покупки пиццы у настоящего грузина. Пожилой торговец арендовал в продуктовом магазине маленький закуток и торговал разнообразными приправами в сушеном и свежем формате, кроме того, генацвале продавал пиццу собственного производства, свежую, щедро сдобренную зеленью, сыром и колбасой, источающую умопомрачительный для голодной студентки аромат. Так вот как-то я купила одну штуку. Было безумно вкусно, зато рот и желудок полыхали потом несколько часов так, будто там справляло банкет целое племя маленьких огнеедов. Ни молоко, ни вода, ни чай не могли унять пламени. Сейчас морианец, откушавший моих травок, выглядел так, будто в него засунули пять-семь наборов специй того самого грузина. Герой мужественно держал эту дрянь во рту почти минуту, потом с трудом сглотнул и трясущейся рукой потянулся за фляжкой на поясе. Глотал жадно и долго. Ополовинив емкость, мужик перевел дух и бормотнул:

— Ну и пакость!

— Я не обещала, что будет вкусно, — чуть виновато пожала я плечами.

— Глянь на магеву, Пертын, чего чуешь? — скомандовал Сарот.

Мужик покосился на меня, привычно почесал шрам и в замешательстве признал:

— Прав ты командир, вижу я теперь иначе.

— Как? — требовательно спросил ротас.

— Вижу, не обычная девка-вертихвостка передо мной, а магева, силушку чую. Видать, не зря я это паскудство жрал, — попытался объяснить подопытный кролик, хотел добавить чего-то еще, но схватился за живот и издал грозную трель.

— Ни одно доброе дело не останется безнаказанным, — процитировала я народную мудрость, отбегая подальше от исцеленного. Фаль, едва не сбитый волной удушающего аромата, грузно упал мне на плечо и вцепился ручонками в ткань. Шрамастый сравнялся по цвету с алым кушаком на поясе Лакса. — Знаешь, Сарот, если ты всех своих парней лечить надумал, то лучше до деревни в них травки запихнуть, а то боюсь, и вас и нас оттуда погонят.

— А если не погонят, так сами сбегут, — хихикнул Лакс.

Ротас запрокинул голову и расхохотался:

— Не бойся, магева, до Котловищ управимся!

Повинуясь четким командам Сарота, часть отряда отправилась собирать ценные травы лично для себя, собратьев по ариппе и про запас, оставшаяся занялась пережевыванием "аппетитного" лекарства, наша компания отошла и отвела коней подальше от партии подопытных кроликов, опасаясь процесса бурного газообразования. Фаль так и вовсе пожертвовал процессом утолением любопытства ради гарантированного глотка свежего воздуха и мотанул вперед по дороге "на разведку".

Под надзором ротаса воины один за другим дегустировали чудесные травки, давились, потели, мучались и жевали. Ни один не решился на жульничество сплюнуть украдкой мерзкое лекарство и объявить себя исцеленным, то есть способным отличить мага от обычного человека, то ли понимали, что командира не проведешь, то ли взаправду чуяли, всякую гадость ради нужного дела жрут. А я исподтишка наблюдала за людьми, не только глазами, магическим зрением через руну Кано, не знаю как, не знаю почему, но лекарство действовало. Может быть, в растениях содержался или синтезировался при смешении какой-то магический антиоксидант, выводящий из организма человека то, что блокировало восприятие магии? Я видела, как проявляются серые, мелкие, как мошкара пылинки, будто присыпавшие мужчин, вспыхивают блекло-лиловыми светлячками и исчезают.

Половина отряда слопала сбор и, все как один проверив на мне свои новые способности (проверив издалека), убедилась — лекарство действует не только на кишечные ветры. Оставив вторую партию ариппы наслаждаться неповторимым вкусом жгучих трав и их последствиями, Сарот присоединился к моей компании и промолвил:

— Ты обещала и сделала, магева, будь у меня в достатке деньги или трофеи, я б преподнес их тебе, но кошель покамест пуст, наниматься ведь ехали. Теперь и не знаю уж, места искать, или домой возвращаться со славной вестью. Кроме мечей своих и служения мне нечего предложить в благодарность, разве ж только, — взгляд ротаса метнулся к перстню с серо-голубым камнем, заключенным в простую оправу из потемневшего серебра на мизинце левой руки. Я тоже взглянула на украшение и увидела, нет не его. Наверное, поблизости все еще витали остатки чар провидения, мне явилась картина: Черноволосый молодой мужчина надевал на палец юной девушке тот самый перстень. Они молчали, говорили лишь взгляды, улыбки, трепетное объятие, говорили о высоком чувстве. Плодом которого, я даже не догадывалась, а знала это так же четко, как свое имя, стал Сарот. Его суровые черты были отражением обоих: решительный рот и нос отца, глаза женщины и ее разлет бровей.