Татьяна Патрикова - Драконьи грезы разужного цвета

Но, когда все уже укладывались спать, Ригулти неожиданно поднялся, взял свое одеяло и расстелил его рядом с ним. Шельм замер лицом к огню, к нему спиной, не решаясь проронить ни звука. А потом лекарь, как много ночей до того, обнял его поперек груди и усталым, измученным голосом выдохнул ему в волосы:

— Я не знаю, почему ты обижаешься. Но сегодня мне хочется, чтобы ты был рядом. Хотя бы сегодня…

— Хорошо, — конечно, он не мог отказать. Но и заснуть не мог, даже чувствуя, что Радужный Дракон уже давно отправился на свою Вересковую Пустошь.

Он смотрел на огонь и понимал, что спать хоть и хочется просто неимоверно, особенно когда так спокойно, как давно уже не было (он и не думал, что так соскучился по таким вот ночным объятиям), но нельзя. А все почему? Да потому что он, кажется, нашел причину рождения Элинильбисталь и собирался сегодня ночью узнать, верно ли, его предположение.

Шельм осторожно, чтобы не потревожить, коснулся той пленки, что в его сознании всегда теперь отделяла его от Ставраса, и увидел, что тот лежит на одном из Вересковых Холмов и никого не ждет, даже его. Особенно его. Он ведь сам говорил, что порой предпочитает остаться один. Скорей всего, это был именно такой случай.

Поэтому тихо выдохнув, Шельм едва заметно улыбнулся и осторожно высвободился из-под его руки. Поднялся, подошел к мирно спящим вместе Гине и Муру и растолкал обоих, приложив палец к губам. Дескать, потом поговорим. Те смотрели заспанно и недоуменно, но послушно поднялись. За ними последовал Веровек, который тоже подарил шуту недоверчивый взгляд, но пошел за ним, как и мельник с кузнецом.

Шельм привел их к мертвым драконьим кладкам и лишь тогда обернулся.

— Я предлагаю каждому из вас пройтись здесь и выбрать себе по яйцу.

— Зачем? — тут же спросил хмурый, как никогда, Муравьед.

— Хочу попробовать пробудить хоть кого-то.

— О чем ты? — встрепенулся Гиня. Взгляд стал цепким и взволнованным. Не зря Ставрас подметил, что красноволосый масочник питает к драконам не просто интерес, страсть.

— Я считаю, что дракон, о котором мы вам рассказывали, тоже был из такой вот кладки. Но побывал сначала в руках у масочника. Согласен, — заметив скептицизм, появившийся в глазах у Гини, кивнул шут, — не масочника, а так, недоразумения природы, но, тем не менее, так или иначе, он им является. Так вот, похоже, то яйцо было пробным экземпляром, а когда все же удалось его продать, они и предприняли вторую попытку с куда большей партией. Но для начала этот парень, скорей всего, из любопытства поэкспериментировал над ним с поводком.

— И что ты предлагаешь?

— Я предлагаю попробовать расшевелить их. Но не то, живое, что скрыто под каменной скорлупой, а именно скорлупу.

— Хочешь опутать нитями неживое?

— Я уже делал это.

— И как? — живо заинтересовался заядлый экспериментатор Гиня. Ему никогда не приходило в голову накладывать матрицы на неживой предмет, а Шельму, как оказалось, пришло.

— Нормально. По крайней мере, когда мне было нужно кого-нибудь незаметно найти, я присоединял нити к домам и даже к дворцу, и они откликались. Специфически, конечно, но угадать о чем они говорят, что пытаются показать, возможно. Это похоже на генетическую память.

— Но у камней нет генов.

— Зато у них есть история, и они умеют помнить.

— Хорошо, — решил за всех Гиацинт. — Давайте попробуем.

— Не думаю, что мне стоит в этом участвовать, — неожиданно воспротивился Муравьед. — А вы ищите, если хочется.

— Нет уж, — раньше Шельма отреагировал Гиацинт. — Если все, значит, все. К тому же ты увеличиваешь шансы.

— Чьи?

— Драконов, конечно. Вдруг именно тебе попадется то яйцо, которое Шельму удастся оживить.

— Но мне не нужен дракон.

— Почему? — искренне изумился молчавший до этого Веровек.

— Потому что боится ответственности, — ответил вместо Мура Гиацинт.

— Ничего я не боюсь! — возмутился тот.

— Да? Да, ты даже от меня отбрыкивался до последнего, не потому что не по нраву пришелся, а потому что боялся подпускать к себе кого-то, за кого будешь вынужден отвечать.

— Все было не так… — попытался запротестовать Мур, но прозвучало неубедительно. Он сам это услышал и отвел глаза.

— Ладно, — вмешался Шельм. — Не хочешь, заставлять не буду. А вы ищите, — скомандовал он Веровеку и Гине, и те ушли.

Муравьед потоптался возле него, краем глаза наблюдая, как Гиацинт забирается все дальше, вздохнул, махнул рукой и тоже отправился на поиски.

Шельм терпеливо ждал, искренне надеясь, что Ставрас не спохватится и не бросится его искать раньше времени. Он и сам не понимал, почему не хотел рассказывать ему о своей идее, грозящей перерасти в открытие. Просто не хотел и все. Наверное, потому что боялся, что тот забракует и запретит даже пытаться, поэтому и делал сейчас все втайне от него, но понимал, что если получится, такого не скроешь, тем более от Радужного Дракона. Но пока запрещал себе даже надеяться на положительный исход мероприятия, опасаясь сглазить.

Первым принес свое яйцо Мур, который, похоже, устав шататься между каменных кучек, выдернул первое попавшееся. Высотой оно было где-то чуть выше его колена и не помещалось в обхвате мощных рук оборотня. Но он все равно нес его без особых усилий, наверное, сказывалась природная сила. Гиня свое яйцо прикатил, по-видимому, пробовал поднять, но понял, что надорвется. Дольше всех возился Веровек, и явил собой просто картину маслом, когда, пыхтя от натуги, притащил сразу два яйца. Причем, когда Муравьед шагнул к нему чтобы помочь, отрицательно замотал головой и так и не позволил никому прикоснуться к его находкам.

— Так, братец, — строго начал шут. — Ты считать разучился? Я сказал по яйцу, а не по два.

— Пожалуйста, можно два? — взмолился тот, сидя на земле и прижимая в себе оба каменных яйца. — Я так… так хочу, чтобы и у меня появился дракон. Мне не нужен радужный, даже бронзовый не нужен. Просто дракон, понимаешь? Пожалуйста, Шельм, — и еще тише добавил: — Я просто хочу хоть немного увеличить свои шансы.

Шельм тяжело вздохнул и махнул рукой. Королевич просиял. Но радость его была не долгой. Повинуясь взгляду шута, Мур и Гиня тоже подтащили свои яйца к королевичу, и опустились на мягкий мох, удерживая их, чтобы не раскатились.

А потом из-за только недавно набежавшей тучки вышла луна, и все увидели, как глаза Шельма налились серебристым светом, а с тонких, длинных пальцев, казавшихся в ночных тенях еще длинней, сорвались десятки, сотни тончайших нитей, и окутали камни, бывшие когда-то живыми яйцами, словно коконы бабочек. Замерзали, засеребрились, натянулись. Казалось, прошла целая вечность, а они все так же, как завороженные удерживали выбранные ими яйца, не обращая внимания на нити, павшие и на их руки тоже, а потом те лопнули в единый миг.