Ринат Таштабанов - Эвиал

Странным был иногда и сам отец Леонтий. Порой он просил Матфея выполнить малопонятные действия: давал подержать загадочно переливающийся шар, угощал облаткой, посыпанной каким-то желтым порошком. При этом священник странно вглядывался в него, словно высматривая что-то видимое одному ему. Интересно, а что?

Каждый год в начале октября, обычно в рот ни капли не бравший, отец Леонтий начинал беспробудно пить. Он вливал в себя литры греддовки, приводя в восхищение самых жорких пьяниц, являясь утром на службу с помятым лицом и трясущимися руками, заставляя прихожан возбужденно перешептываться. Так продолжалось одну неделю, а в понедельник он вновь был прежним отцом Леонтием. До следующего октября.

— Свят-камень!

Пышнотелая Сална указующе вскинула руку, знаменуя скорый конец плавания. Теперь все заметили его.

Что для китобоя море? Место, где он добывает себе еду и заработок, чтобы прокормить семью. Место, где он проводит порой большую часть времени. Второй дом. Да, путь порой коварный и непредсказуемый, но здесь, в отличие от суши, против него лишь ярость гордых стихий и ум добычи. Здесь он успокаивается, отдыхает от проблем, терзающих его на земле. Так что, не мудрено, что и после смерти он желает покоиться в море.

Жители Побережников издревне хоронили умерших селян в море, возле Свят-камня. Это была одинокая скала, возвышавшаяся над вечными солеными водами. Сверху она заканчивалась небольшим пятачком, площадью метров сто, в центре которого был прочно укреплен трехметровый знак Спасителя. Долгие годы волны яростно пытались превозмочь крепость камня, но прочно Святая Магия отца Леонтия берегла одинокую скалу с возвышавшейся над ней перечеркнутой стрелой.

Именно здесь полтора года назад лежала мама Матфея. Сквозь слезы он смотрел на нее, уже зашитую в черный погребальный мешок с белым символом Спасителя, слушал священника, читавшего заупокойную молитву.

Именно сюда каждый Навий день приплывали люди, дабы помянуть усопших, бросали в воду еду и выливали питье, угощая покойных родичей.

Именно сюда сегодня лежал их путь.

— Странно,

Отец Леонтий поднялся и попросил остановить струг. Он стал недоуменно оглядываться по сторонам. Его ноздри задвигались, словно пытаясь что-то учуять.

Матфей тоже уловил нечто необычное. Это не было звуком или запахом, это было едва заметное ощущение. Обычно, когда он приближался к Свят-камню, перечеркнутая стрела, казалось, еле заметно мерцала, словно состоящая из лунного света, сегодня она выглядела обычной вещью, сделанной из простого железа с серебряными накладками. Да, изящной и прекрасной вещью, жемчужной работы кузнеца, но все же просто вещью.

Тем временем остановившуюся «касатку» заметили прочие. Староста прокричал:

— В чем дело, святой отец?

— Что-то странное происходит, Хадр. Подплыви поближе, надо поговорить.

Быстрые уверенные движения гребцов, и вскоре струги стояли бок о бок. Отец Леонтий перешел в «касатку» Хадра, и начал что-то шептать, возбужденно схватив старосту за рубаху, что-то, от чего лицо Хадра пошло белыми пятнами, и на нем медленно проступало выражение недоуменного страха.

— … проверить.

Расслышал Матфей. Хадр кивнул. Он поднес ладони ко рту и крикнул:

— Слушайте, братие! Пусть ваши струги остаются на месте. Вперед не плыть!

В ответ раздались возмущенные вопли, но не впервой было Хадру успокаивать толпу. Отец Леонтий же обратился к сидящим в его «касатке»:

— Прошу вас, останьтесь только гребцы. А остальные пусть перейдут в струг старосты.

— Но почему?

— Зачем?

— Что?

— Слишком долго объяснять, дети мои. Верьте мне. Али желал ли я вам когда дурного? Но дело может стать опасным. Пусть слабые духом тоже уйдут.

Шумно переговариваясь, пассажиры покинули судно. Сергач бросил странный взгляд на Велу и тоже остался.

Ратор с Ульмом поменялись местами и, под тревожными взглядами десятков глаз они поплыли вперед. Вот и Свят-камень. Цель их пути.

Все в полной тишине наблюдали, как священник стал на колени и что-то тихо начал бормотать. Руки его потянулись к шее.

— Знак Спасителя! Он снимает Знак Спасителя!

— Тише, Нарри, мне нужна тишина!

Положив перечеркнутую стрелу на лавку, отец Леонтий, продолжая шептать, перегнулся через борт и средним пальцем правой руки стал двигать им по воде, словно пытаясь нарисовать круг. Все не отрываясь, следили за его движениями.

Палец вначале двигался с трудом, словно вода превратилась в тягучий засахарившийся мед, но потом движения убыстрились, и Матфей, не веря глазам, которые неожиданно затмила легкая туманная пелена, увидев как от вращения образуется небольшой бурунчик, который быстро удлинялся, ввинчиваясь в воду, правда, оставаясь прежним в диаметре. Закусив губу, он быстро огляделся на других гребцов, заворожено следивших за священником. А они это видели?

Тем временем бурунчик уже достал до самого дна. Отец Леонтий вытащил руку, и его тихий речитатив изменился. Бурунчик стал быстро скользить по дну, чертя невидимую расширяющуюся спираль. И тут он замер. Священник взвыл. А в центре водоворота …

Матфей судорожно перекрестился. На удивительно чистом дне лежали четырнадцать яйцеобразных предметов. Грубо слепленные из мелкого песка, устилавшего дно, из обрывков погребальных саванов (а куда делись тела погребенных?), из морских водорослей, ракушек и каких-то еще мелочей. Зловещие темные предметы, которым не место здесь, на добропорядочном погосте верных чад Спасителевых. И внутри них было что-то живое!

Не веря себе, Матфей чувствовал мысли этих существ, пробуждающихся после долгой летаргии, так похожей на смерть. Смерть? Они ощутили рядом источники, долгожданные и наконец-то найденные источники, столь любимого ужаса, столь сладких страданий. Но чтобы их получить, надо …

На предметах зазмеилось множество мелких трещин, и тут же над водами раздались вопли. Бабы взвыли, размазывая по щекам не весть откуда набежавшие слезы, мужчины судорожно пытались сдержать клацанье зубов и дрожь в членах тела. Волны, нет просто цунами ужаса и паники нахлынули на людей. Никто не понимал причины, но все почувствовали что сейчас произойдет, нет уже происходит что-то, заставившее напрочь позабыть все самые потаенные страхи.

— Гребите! Гребите что есть мочи, дети мои! И да не оставит Спаситель!

Отец Леонтий заревел не своим голосом. Но подобного приказа уже не требовалось. Весла дружно ударили по воде и «касатки» — стремительно понеслись к берегу.

Их струг, почти пустой, скоро вырвался вперед.