Игорь Ковальчук - Скиталец

— И что же тогда сделал твой король? — не выдержал Нарроен. Он наконец поставил блюдо на стол, и оно тут же исчезло. — Ну когда Генрих забрал его невесту?

— А что бы ты сделал? — повернулся к нему Дик.

— Я даже и не знаю… — Офицер задумался. — Я бы… Ну сам понимаешь, я человек не светский. Разобрались бы с папашей по-свойски. Сперва болтовней, потом, если б не помогло… Ну, наверное, морды бы друг другу побили.

— Ричард по натуре тоже не очень светский. Но морду папе бить все-таки не стал. Сперва поругались, а потом принц стал требовать, чтобы Генрих расторг его помолвку с Алисой и вывел войска из Пуатье — лена Ричарда. Тот довольно грубо отказал.

— Я думаю! — Идилин хрюкнул.

— И тогда Ричард повернулся к присутствующему там же Филиппу-Августу и принес ему присягу за Пуатье. — Дик взглянул на Серпиану. — Не понимаешь? Я разъясню. Формально он имел на это право. Пуатье — его лен, он мог им распоряжаться.

— Но земли сыну дал отец, — возразил Нарроен.

— Но за них Ричард не приносил присягу. Присяга как таковая лишь подразумевалась. Да даже если бы приносил. Это его земля. Сеньор обладает широким кругом прав в отношении своих владении. В самом крайнем случае его сеньор имеет право пойти на него войной. Но Ричарда это тогда не смущало. Военное разрешение скандала было неизбежным. Присягу он принес, и король Англии осознал, что дело пахнет жареным. Он собрал своих людей и удрал из замка. Предоставил сыновьям пока делить французские владения.

— Да уж…

— На самом деле Генрих отправился за войсками, и сыновья не могли этого не понимать. Терпение обеих сторон истощилось, и дело могло решиться лишь оружием. Так что, я бы сказал, в этой ситуации мой король виноват ровно наполовину, а может, и меньше. Да и вообще жизнь — штука сложная. Сразу и не скажешь, кто более виноват…

— Как возвышенно, — проворчала Серпиана. — И к чему же мы пришли?

— К тому же, от чего ушли. К тому, что я собираюсь исполнить свой долг в отношении короля Ричарда.

— Ты сам признал, что он мерзавец.

— Да. Но он мой отец.

— Хорош отец. Да он хоть знает, что ты его сын?

— Знает. Я ему намекнул. Он понял.

— Он твою мать изнасиловал. Как ты можешь так говорить? Какой он тебе отец?

— Ну знаешь, подозреваю, что, строго говоря, изнасилования не было. Очень сомневаюсь, что моя матушка сопротивлялась. И потом, это их дело, а не мое.

— Дик, а меня ты любишь?

— Люблю. Но я обещал.

Серпиана вздохнула тяжело и печально. Можно было, конечно, продолжить спор, но тончайишм женским чутьем она ощущала: он все равно не отступится. После слов «я обещал» начинали действовать иные доводы — честь. И если она не хотела разрыва, следовало уступить под благовидным предлогом. Разрыва она не хотела.

— Ты еще не нагулялся. — Такой вывод она сделала, поразмыслив. — Хочется еще приключений. Правильно. — Дик попытался что-то сказать, но невеста ему не позволила. — Я знаю. И вот что — я по еду с тобой.

— Ана…

— Йерел! Меня зовут Йерел! И я отправлюсь с тобой. Я к тому моменту уже буду твоей женой. А жена должна быть вместе с мужем.

— Это может оказаться опасно.

— И что? Не собираюсь сидеть одна-одинешенька в каменной башне в поясе верности…

— Родная, ты же не подозреваешь меня в садизме?!

— Я образно. Короче — не собираюсь. Я отправлюсь с тобой, иначе… Ну не знаю. Что-нибудь произойдет. Например, мы поссоримся.

— Нет, не хочу. — Он поддался ее затягивающей игре и состроил обеспокоенное лицо. — Можно как-нибудь без ссоры?

— Бери меня с собой.

Идилин, прикрыв лицо бокалом с вином и развернутой ладонью, хихикал, изо всех сил пытаясь веселиться как можно тише.

— Ладно, придется. — Рыцарь-маг улыбнулся своей невесте. — Ни в чем не могу тебе отказать.

Глава 18

Они сочетались браком через две недели, в Главном Храме при Совете. Дик, который с огромным недоверием относился к местной религии, успокоился не сразу. Но его заверили, что брачные формулы довольно поверхностны и касаются лишь обетов двух супругов, практически без обращения к божеству, каким бы оно ни было. Для очистки совести англичанин, едва войдя в храм, обстоятельно перекрестился несколько раз, повернувшись к огромному сводчатому окну, разворачивающемуся над тем, что, наверное, было алтарем. На действие жениха практически никто не обратил внимания. Направляясь по центральному нефу навстречу священнослужителю, рыцарь-маг утешал себя, что служит Богу и клятву принесет перед Его очами, с мыслями о Нем, а где и в каком месте — неважно.

С необходимостью венчаться в нехристианском храме его примирило то, что внутри не оказалось никаких идолов или изображений. Только причудливая лепнина и красивые капители многочисленных колонн, изысканные витражи с геометрическим узором и огромные напольные канделябры, каждый на двадцать-тридцать свечей, расшитые венками покровы на шести жертвенниках по бокам главного нефа — и цветы, фрукты и колосья поверх них. Похоже, жертвы здесь приносились только плодами земными — при мысли об этом Дик успокоился окончательно.

Вслед за женихом в храм начали входить гости. В дверях каждый из них складывал руки перед грудью, а потом оставлял золотую монетку на ближайшем жертвеннике. Последней, сопровождаемая консулом Мероэ Фардегоем, вошла Серпиана.

Она выглядела ошеломляюще красивой в светло-сером платье, плотно облегающем ее гибкую стройную фигурку. Юбка, струившаяся от бедер, была пышной и длинной, но рыцарь-маг не сразу заметил это — его взгляд прилип к ее стану, плотно обтянутому переливающейся тканью. Это зрелище было настолько восхитительным, таким жаром отдалось в теле, что Дик не удержался — сглотнул. Он не раз видел ее особенно красивой, изящной, нарядно разодетой, но такой соблазнительной — никогда.

Ее рука вздрогнула, когда он коснулся ее пальцев, стоя перед низеньким мраморным алтарем. Они по очереди произнесли слова, которые им подсказывал священник, потом им подали чашу, из которой следовало отпить одновременно (это оказалось несложно, поскольку чаша была широкой и снабжена двумя ручками), и ожерелье, которое муж должен был застегнуть на шее жены. Украшение на подносе принес служка, оно оказалось серебряным, густо усаженным какими-то искристыми камушками, напоминающими ограненные кусочки хрусталя.

Рядом с ожерельем на подносе лежал резной костяной гребень, его взяла Серпиана, видимо, лучше жениха знакомая с церемонией. Оба они стояли перед алтарем с непокрытыми головами, и теперь, дотянувшись, девушка стала расчесывать ему волосы.

Этот жест показался Дику неуместным и чересчур интимным для публичной церемонии. Но, поразмыслив, англичанин решил, что он не более интимен, чем поцелуй или объятие. Это даже, пожалуй, более целомудренный символ семейного счастья, чем прикосновение губ к губам.