Джо Аберкромби - Герои

— Офицерские займы! Ссуды по первоклассным тарифам!

— Сульджукские девки! Лучше трахелова в жизни не будет!

— Цветы! — голосом, примерно где-то между песней и воплем. — Вашей жене! Дочери! Любимой! Блядине!

— В конуру или в суп, — вопила женщина, подсовывая ошеломлённого щенка. — В конуру или в суп.

Далекие от совершеннолетия дети сновали в толпе предлагая почистить или погадать, побрить или наточить, ухаживать за конём или вырыть могилу. Предлагали всё и вся, что можно купить за деньги. Девушка, чей возраст было не угадать, порхала вокруг Горста, игриво танцуя, голые ноги по колено облеплены грязью. Сульджучка, гурчанка, стирийка, кто разберёт какой помеси. — Нравится? — проворковала она, кивая на шест, с пришпиленными обрывками золотого кружева.

Горст задохнулся от накативших слёз, печально улыбнулся ей и покачал головой. Она сплюнула ему под ноги и пропала. Под полощущимся навесом стояла пара пожилых леди. Они протягивали отпечатанные листки, прославляющие добродетель трезвости и воздержания неграмотным солдатам, которые уже утоптали их в грязь на полмили во всех направлениях, и ценные поучения потихоньку смывало дождём.

Ещё несколько неописуемо тяжких шагов, и Горст остановился на дороге, один, посреди всей этой толпы. Вокруг него, с руганью, месили грязь солдаты, все, как и он в безысходном тупике своих мелочных горестей, все, как и он затоваривались тем, чего нельзя купить. Он с открытым ртом воздел очи, дождь щекотал язык. Быть может, он ждал совета, но звёзды закрыты тучами. Они освещают путь к счастью более достойным людям. Гароду дан Броку и таким как он. Чьи-то плечи и локти пихали, толкали его. Кто-нибудь, прошу, помогите.

Вот только кто?

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Всё же не скажите, что цивилизация не развивается, ведь в каждой из войн вас убивают по-новому.

Рассвет

Когда Утроба выволок себя из постели, холодной и липкой, как могила утопленника, солнце едва сумело проредить коричневым пятном черноту восточного неба. Он ощупью продел меч в перевязь, затем затянул, заскрипел и крякнул — как обычно, точно определяя по утрам, насколько сегодня всё у него болит. За побитую челюсть он винил Горбушку и его парней. За ломоту в ногах — долгий забег по полям, в гору, с последующей ночёвкой на ветру. Но за сволочную головную боль приходилось винить только себя. Прошлой ночью он принял по глоточку, или по два, или ещё по чуть-чуть, смягчая утрату павших, чествуя удачу выживших.

Большинство из дюжины уже собралось у груды сырых дров, что в более удачный денёк была бы костром. Над нею, негромко ругаясь, склонился Дрофд. У него никак не получалось её зажечь. Стало быть, холодный завтрак.

— Ох, под крышу бы, — прошептал, прихромав, Утроба.

— Глядите, я тоненько режу хлеб! — Вирран зажал выступившего на ладонь из ножен Отца Мечей промеж коленей, и теперь нарочито осторожно перепиливал буханку о лезвие, точно плотник выдалбливал долотом жизненно важный паз.

— Нарезанный хлеб? — Чудесная отвернулась от чёрной долины, и следила за ним. — Вот странное дело, ни у кого такое не в ходу.

Йон сплюнул через плечо.

— И вообще, скоро ты там закончишь? Я жрать хочу.

Вирран на них даже не посмотрел.

— Итак, у меня появились два ломтика, — и он плюхнул на один из них бледный кусок сыра, а другим припечатал, будто ловил муху, — я ловлю сыр между ними, и вот вам готово дело!

— Хлеб с сыром. — Йон взвесил в одной руке полбуханки, а в другой сыр. — Тот же самый что у меня. — И он отхватил зубами кусище сыра, и кинул остальное Скорри.

Вирран вздохнул.

— Ужель вы все незрячи? — Он поднял свой шедевр на свет — уж который имелся в наличии. То есть практически никакой. — Перед вами не более хлеб с сыром, чем искусная секира — дерево с железом, или живой человек — волосы с мясом.

— Тогда что же это? — спросил Дрофд, отваливаясь от мокрых веток и раздосадованно швыряя наземь кресало.

— Новое единое целое. Сплав обыкновенных кусочков хлеба и сыра в нечто, куда большее. Я назову его… сырный капкан. — Вирран легонечко куснул с уголка. — О да, други мои. У него вкус… новых рубежей. Работает, кстати, и с солониной. Со всем, чем угодно.

— С говном попробуй, — подсказала Чудесная.

Дрофд зашёлся хохотом, но Виррана было ничем не пронять.

— Вот что творит война. Она волей-неволей вынуждает людей создавать новое из того, что у них уже есть. Заводить новый уклад. Нет войны — нет развития. — Он отклонился назад на локте. — Смотрите сами — война есть плуг, что бережёт плодородие земли, есть огонь, что очищает поля, есть…

— Навоз, что помогает расти цветам? — уточнила Чудесная.

— Именно! — Вирран резко взмахнул в её сторону новым единым целым, и сыр вылетел оттуда в неразожжённое кострище. Чудесная чуть с ног не слетела от смеха. Йон так крепко фыркнул, что выдул хлеб носом. Даже Скорри прервал напев и гортанно захихикал. Вместе со всеми смеялся и Утроба, и это было здорово. Так, как не бывало уже очень давно. Вирран нахмуренно взирал на болтающиеся ломтики хлеба. — Походу, я сжал капкан недостаточно сильно. — И он затолкал их в рот, всё целиком, и начал рыться в сырых головнях в поисках сыра.

— Союз показывался? — спросил Утроба.

— Мы ничего не видели. — Йон вперился в просветы зари на востоке. — Однако, рассвет на подходе. Видимость скоро должна наладиться.

— Лучше разбудите Брака, — сказал Утроба. — Он весь день будет долбить, что пропустил завтрак.

— Айе, вождь. — И Дрофд ускакал туда, где спал горец.

Утроба указал на Отца Мечей, на обнажённый просвет серого клинка.

— Разве теперь его не положено окровавить?

— Может, сойдут и крошки, — сказала Чудесная.

— Увы, они не в счёт. — Вирран провёл ладонью по острому краю, затем обтёр его последним кусочком хлебной корки, и мягко задвинул меч обратно в ножны. — Развитие бывает болезненным, — пробормотал он, обсасывая порез.

— Вождь? — Насколько Утроба смог в полумраке, сквозь трепыхание волос на ветру, разглядеть лицо Дрофда, парень выглядел обеспокоенно. — По-моему, Брак не хочет вставать.

— Посмотрим. — Утроба подошёл к нему, к запелёнутой, лежащей на боку громадине. В складках одеяла застоялись тени. — Брак. — Он потыкал его носком сапога. — Брак? — На покрытой наколками половине Бракова лица проступили капли росы. Утроба приложил к ней руку. Холодная. Вообще не чувствуется человек. Волосы с мясом, как и сказал Вирран.