Вероника Иванова - Нити разрубленных узлов

— Ты подготовила сверток?

— Да, эррете.

Она склонила голову, и гладко причесанные волосы глянцево блеснули, оказавшись на пути солнечного луча, пробившегося сквозь неплотно задвинутые занавески.

— Я сейчас спущусь. Жди меня в паланкине.

Женщина еще раз поклонилась и, половину пути до двери пятясь, а другую половину пролетев быстрыми шагами, покинула кабинет. Иакин Кавалено не стал провожать свою помощницу взглядом, вновь уделяя куда больше внимания теням на крыше галереи.

Разговор произойдет. Совсем скоро. Обо всем на свете. И его никому не удастся избежать.

Глорис не различал дни месяца между собой. Но не потому, что от мига пробуждения до мига, когда закрытые глаза начинали видеть сны, всегда проходило одно и то же количество времени. Нет, просто это самое время изо дня в день текло одинаково. Утренний молебен, дневной молебен, вечерний молебен и краткие часы отдыха между разговорами с небом — замкнутый круг, из которого невозможно было вырваться.

Нужно было думать о побеге давным-давно, когда совсем юного прибоженного привезли в Катралу. Думать, пока еще жили в памяти смутные образы других краев и других людей, существовавших не одной лишь верой, пока предначертанный путь не превратился из кочковатой тропы в мощенную камнем дорогу. Да, идти стало удобнее и проще. Но впереди почему-то виделся тупик, а не просторы, убегающие за горизонт…

Мысли, текшие с привычной плавностью, вдруг остановились, и Глорис не сразу смог понять, что произошло. А когда понял, голова показалась совершенно пустой. Как главный зал кумирни по окончании последнего за день молебна.

Это слово — горизонт. Откуда оно взялось? Что означает?

Когда-то оно было знакомо и чему-то соответствовало, как и все прочие слова, но куда исчез его смысл? Верно, туда же, куда утекали минуты жизни.

Он знал, что умрет раньше прочих, об этом ему не преминули сообщить сразу же после инициации, дабы вновь допущенный до общения с богами не возомнил себя равным небесным жителям. И Глорис помнил, что это известие его не испугало. Наоборот, показалось вполне уместным. Прибоженный и сейчас не боялся, но…

Тот человек. Чужеземец. Да, он был другим сам по себе, хотя светлыми волосами немного походил на верховного бальгу. Но главное, смотрел по-другому. Смотрел на Глориса не как на сошедшее с небес божество, а как на человека. С уважением, но как на равного. Это было так странно — не ощущать границы, к которой привык за многие годы, просто дух захватывало. Словно еще мгновение назад ты уныло шел по опостылевшему лабиринту, от стены к стене, и вдруг оказался перед зияющим проломом… Он мог вести в бездну или к неприступным высотам, мог скрывать за собой опасность, зато показывал: есть и что-то кроме смыкающихся над твоей головой стен. Есть что-то и за ними.

Глорис мысленно вернулся к разговору с верховным бальгой, разговору о непонятных вещах и заведенному с непонятной целью. Пока голос Иакина звучал в ушах, прибоженный внимал каждому слову, что бы оно ни означало. Но потом, в ночи, окутавшей Катралу, пришли сомнения, оковами повисшие на руках и ногах, и только взгляд чужеземца каким-то странным образом смог их рассеять.

Это как раз удивляло Глориса больше всего остального. Почему незнакомый человек, да еще и приехавший издалека, оказался убедительнее, чем друг детства? Все должно было быть ровно наоборот!

Прибоженный привык верить. Можно сказать, вера была для него способом существования, но сегодня утром словцо иссякла, потому что случилось… Ну да, настоящее чудо: дверь, о которой говорил Иакин, все-таки приоткрылась, показав, что выход есть не только в отчаянных мечтах, но и в реальности. И чудо было явлено человеком.

Человеком…

Но если так, значит, и сам Глорис тоже когда-нибудь сможет для кого-то сотворить чудо?

От дерзости собственных мыслей стало одновременно жарко и холодно: струйки пота побежали по спине наперегонки с мурашками.

Мир рушился. На глазах. Еще час назад он выглядел неприступно-незыблемым, а сейчас рассыпался быстрее, чем песчаный замок. Быстрее, чем…

Прибоженный вновь осадил мысль, как непослушного скакуна. Песчаный замок? Это еще что такое? В Катрале не было песка, одна лишь земля, иногда больше похожая на прах. И из нее никто и никогда ничего не строил. Но если в памяти всплыла пара непонятных слов, значит, мир и вправду больше, чем кажется? Значит, где-то в прошлом были и горизонты, и шелковистый песок, струящийся между пальцами?

Дыхание на мгновение прервалось, а потом нещадно зачастило.

Так вот каков истинный соблазн! О борьбе с ним было легко твердить, пока бороться не приходилось. А что делать теперь, когда где-то глубоко внутри затеплился и с каждым мгновением все сильнее разгорается огонь того, от чего нужно спасаться?

Огонь желания. Он оказался совсем не похожим на все представления о нем. Он мучителен, но вместе с тем и безумно приятен. Он словно помогает плоти и духу согреваться изнутри, а не снаружи, и кажется, что жара за окнами кумирни беспомощно складывает свое оружие перед незримым пламенем…

Или просто наступает вечер, а вместе с ним час подношений.

Глорис вздохнул и поправил складки своего одеяния, уже не белоснежного, как полагается при проведении молебна, а скромно-пепельного, более подобающего при принятии даров от благодарных молельщиков.

Сколько их будет на сей раз? Чуть более дюжины, как обычно? А лучше бы вовсе никто не пришел. Прибоженный впервые не хотел делать то, к чему его принуждали правила.

Впервые никого не хотел видеть, потому что тогда бы увидели и его. Увидели бы, насколько он смятен и…

Сумерки, постепенно сгущающиеся даже под сводами кумирни, расступились, пропуская знакомую фигуру в черном костюме. Позади виднелась еще одна, но та вместе с чем-то, похожим на сверток, предпочла оставаться в густых тенях.

— Ты ведь нарочно привел его на молебен, да?

Начинать принятие подношений следовало совсем с другой фразы, но Глорис не смог удержаться, хотя тут же пожалел о сказанном, потому что в вырвавшихся на свободу словах оказалось слишком много чувств. И далеко не тех, что должен испытывать прибоженный.

— Нарочно? — Ответный вопрос прозвучал по-настоящему удивленно, как будто верховный бальга то ли не понял, о чем идет речь, то ли не имел никакой задней мысли, приглашая чужеземца в кумирню.

— Ты хотел, чтобы он подтвердил твои слова. Ты думал, что тебе я не… Не поверю так, как нужно.

Теперь Глорис не спрашивал. А Иакин не спешил отвечать: стоял и смотрел своими темными спокойными глазами. Просто смотрел.