Александр Прозоров - Череп епископа

Но в дом ополченцев не пустили. Опричник вышел на крыльцо, в накинутой поверх юшмана черной шубе, приложил руку к груди:

— Здрав будь боярин! Пришел согласно сотной грамоте?

— Тридцать человек привел, — сообщил Костя, — при трех пищалях. Как договаривались.

— А девки пошто с вами?

Непростой вопрос! Инга увязалась с отрядом потому, что наотрез, вплоть до истерики отказалась оставаться в Кауште без своего дядюшки — а Игорь Картышев, как настоящий офицер, пусть и бывший, отсиживаться в поселке не захотел. Что касается Юли — так в клубе все уже давно привыкли, что она не женщина, а лучница.

— Девки? — хмыкнула поджарая, как гончий пес, спортсменка, скинула на землю рюкзак и расчехлила лук. Поискала глазами цель. — Березу одиночную у дорожки видишь?

— Ну, вижу, — заинтересованно кивнул опричник.

Юля наложила на тетиву длинную стрелу с легким пергаментным оперением, подняла лук перед собой. Пошевелила пальцами правой руки, проверяя, насколько хорошо села по руке перчатка, и потом быстрым движением оттянула тетиву к себе.

Динь-нь… — далекая березка жалобно дрогнула от тугого удара и уронила иней с тонких ветвей.

Во дворе усадьбы повисла мертвая тишина. Все отлично знали, что на таком расстоянии не то что в цель попасть — на такое расстояние стрела вообще не летает!

Юля же бережно спрятала свой углепластиковый лук стоимостью в тысячу восемьсот пятнадцать долларов в чехол и капризно надула губы:

— Мне что теперь, самой за стрелой бежать?

Испуганно заржал конь, и какой-то паренек в колонтаре стегнул его плетью по крупу, разгоняя в сторону березы. Следом помчался еще один всадник.

— Захар, — распорядился Зализа, в полной мере осознавший смысл ответа. — Полть убоины ополченцам, и гречи им отсыпь.

— А тулупов старых нет? — поинтересовался Росин. — Холодновато зимой в палатках…

— Захар, помоги гостям. — Опричник выпрямился, собираясь уйти в дом, но внезапно остановился: — Боярин Константин, ты же без коней?!

— Ну, да, — кивнул Росин.

Опричник запнулся. Он знал, что никаких лошадей в Кауште нет, и никогда не было. И что денег на такую покупку у иноземцев нет.

— Нислав! Нислав, где тебя опять носит?!

— Здесь я, Семен Прокофьевич, — поднялся бывший милиционер на крыльцо.

— Поезжай в Замежье. Там у смердов во всех дворах по четыре-пять лошадей. Оставь по паре, остальных гони сюда. Скажешь, после похода я или верну, или заплачу за них. Зимой больше двух на хозяйство и не к чему.

— Да не надо, — попытался отказаться Росин. — Мы пешком пойдем.

— Какой «пешком»? — поморщился Зализа. — А всей рати вас ждать? Где это видано, чтобы на войне служилый человек пешком ходил? Нислав! Выступаем через два дня. Чтобы через два дня иноземцы из седла не падали! Головой отвечаешь!

Станислав недовольно поморщился, но его новый начальник уже развернулся и ушел в дом.

В горнице опричника дожидались боярский сын Ероша со всеми тремя сыновьями. Зализа, на минуту задумавшись, продолжил излагать ему свой приказ:

— Сейчас ты, боярин, пройдешь по зимнику отсюда до Луги, по ней до Раглицы и дальше, к Череменецкому озеру, к Бору. Если ливонцев там нет, пошлешь мне гонца, а сам через озера и реку Погубу спустишься к Плюсе. Не встретишь ливонцев — шли оттуда гонца. Потом по Плюсе доскачешь до Чернево. Будет все хорошо, шли вестника, а сам иди к Гдову. От крепости вернешься сам. Я рать следом поведу. Исполченные бояре, думаю, к завтрашнему дню все соберутся. Еще через день мы выступим. Пока до Гдова дойдем, отставать от тебя будем дня на четыре. Так и рассчитывай. Ну, отправляйся, с Богом.

Боярский сын Ероша поднялся с лавки, коротко, с соблюдением достоинства, поклонился и вышел, сопровождаемый сыновьями.

Зализа с облегчением вздохнул: еще один крамольник выдернут из дома и отправлен в заснеженные леса. Спустя два дня он поведет следом и остальных. К тому времени, когда боярин Ероша узнает, что ливонцев у Гдова нет и поскачет назад, они дойдут как раз куда-то до Лядов. Примерно неделю он продержит ополчение там, потом двинет его ко Пскову. Этак пройдет недели три. Можно проволынить бояр с месяц.

Если за это время тревожных вестей не придет — стало быть, обошлось, беспокоиться не о чем, и ополчение можно распускать.

Зализа с надеждой перекрестился. Он не знал, что в эти самые минуты кнехты Ливонского Ордена сушат свои штаны на печах тех самых изб в Лядах, где он собирался остановиться лагерем.

Утром третьего дня отогревшиеся, отдохнувшие и заметно повеселевшие кнехты спустились от изб к реке и бодро зашагали по льду вверх по течению. Всего пары дней покойной, сытой и теплой жизни им хватило, чтобы позабыть недавний позор, холод и горечь поражения.

Жечь избы сын великого магистра не стал — они еще могли пригодиться либо в случае отступления, либо для идущих следом обозов с провиантом и огненными припасами.

К вечеру боярский разъезд пересек Лугу, углубился в лес на противоположном берегу и остановился у двух пристроившихся рядом с общим овином изб. В урочище Лучищи бояринского сына Ерошу знали. И хотя на этот раз он приехал не с бояриным Николаевым, ушедшим в засеку, его все равно напоили, накормили и уложили с сыновьями спать на широких полатях. Покормили их и утром, пока смерды седлали отдохнувших коней, а потому с первыми лучами солнца разъезд выехал на звонкий лужский лед и широким наметом помчался посередь реки.

Огородившиеся высокими земляными стенами Раглицы они миновали уже через час, и теперь под копыта ложилась не нетронутая целина, а многократно истоптанный и наезженный снег. Торговый люд уже успел проторить новый путь. Один раз им встретился даже обоз из десятка саней. При виде четырех закованных в железо всадников, мчащихся с высоко поднятыми рогатинами, торговцы начали торопливо составлять сани в круг — но служилые люди пронеслись мимо, не тратя время на остановки и объяснения.

Временами они переходили на шаг, давая роздых коням, а когда те начинали дышать ровно, перекидывали седла на заводных, и разгонялись снова. Вскоре после полудня, во время точно такой же остановки, они не стали снимать седла, а отпустили подпруги и повесили на морды полотняные торбы. Люди в это время развели огонь, порезали крупными ломтями хлеб, положили поверх его вареную убоину, запили согретым на груди хмельным медом. Полчаса — и разъезд помчался дальше, кроша кованными копытами лед и заставляя виться за спиной вихри снега.

Ближе к сумеркам боярин, уводя за собой сыновей, свернул с Луги на узкую неприметную речушку, проехал по ней немногим дольше версты, после чего Ероша повернул в сторону берега, выбрался на широкое заснеженное поле, раскинувшееся от самой реки и до высоких земляных стен, над которыми поднималась в небо луковка с позолоченным крестом.