Ардмир Мари - Некромант-самоучка, или форменное безобразие

— Но это не та причина, по которой мы вас здесь застали. — Глаза горца сузились.

Все ясно, дух сказал, что я утаивала имена двух темных искусниц, пытавшихся споить Гера, и теперь декан меня отчислит. Жаль, я только сейчас начала ощущать себя человеком. Но наперекор моим мыслям, Горран спросил другое:

— Вы давно видели кадета Крэббас?

— Кудря… Олли? — быстро исправилась я. — Нет. А что? Что-то случилось?

— Она вот уже несколько дней подряд не выходит из своих комнат и не принимает целителей.

— А Севой? — спросила удивленно.

— Оборотница не допускает в свои покои духа-хранителя, — повела плечом генерал. — А несанкционированный визит не позволяет соглашение с ее родом. — Она поймала гневный взгляд декана, смущенно потупилась, но быстро взяла себя в руки и разъяснила тихим голосом: — Я не читала почту, лишь нечаянно увидела договор, — и, чтобы горец-змееволос не задал уточняющего вопроса: «где и когда?», быстро перевела тему: — Так ты ее навестишь, Намина?

— А… хорошо, я обязательно загляну к ней.

— Что ж, — возвестил магистр, — новости передали, обещания взяли, а теперь быстро едим и расходимся по кроватям. — После прищурился и, почему-то глядя на меня, произнес: — По своим кроватям.

Севой — предатель!

Кто как не он мог знать, что я засыпала не в своей комнате и соответственно не в своей кровати! Сам же меня молодому грифону Тиши и посоветовал. Ворчливая призрачная вредина, только попадись мне, и я с тобой поквитаюсь! Именно так думала я, поглощая свой поздний ужин, готовясь ко сну и, что таить, пробудившись поутру. Правда, с рассветом пришло понимание, что не один дух мог меня сдать. И список возможных виновников пополнили Гард Тиши, его медведь Куль и Унг-унг.

Именно поэтому я не устроила разбор полетов, когда полупрозрачный старичок застал меня у комнаты Кудряшки и спросил с иронией:

— Чего стоим и на дверь смотрим?

— Удивляюсь, как родители отпустили Олли учиться в академию. Это же не дверь, а кладовая смертельных ловушек и неизлечимых заболеваний. Как вы такое в учебном заведении разрешили, это же опасно.

— Мы разрешили, они и отпустили, — хмыкнул дух. — А что до защиты, так она не опаснее тренировок на полигоне.

— Неужели?

— Да-да, там знатно калечат, — и отстраненно, словно бы между делом: — Твой Гер, к примеру, только что чуть Равэсса не убил. И главное, ничего не объяснил…

— Чего? — прошептала я.

— Ничего. В том-то и дело, что не объяснил он ничего, но знатно отметелил. Посильнее, чем Гарда.

— И грифона тоже? — В изумлении прижала руки к груди и чуть не спросила: «За что он их?..»

— Видимо, вспомнил об обязанностях опекающего либо о старых обидах. — И задумчиво дух-хранитель протянул: — Очень старых и очень больших. Так что ты, Наминка, с Крэббас долго не затягивай и к Его Высочеству хоть загляни.

— Обязательно, — прошептала, не зная, что и думать. — Сейчас одной ногой сюда, и к нему…

Но зря я надеялась на скорое решение вопроса Олли, потому что быстро оно не нашлось. Будь неладен Бруг! Этот умник ей не просто романтичное письмо написал, а робкое, исполненное нежности признание в любви, в томлении страстном и невозможности к ней подойти. Кто он и кто она…

Я вначале не поняла посыла, а потом догадалась. Ах, ну да, младшая принцесса клана черных драконов, рассветный цветок их королевства, бабочка чувственной неги, искорка потухших сердец, вряд ли сделает своим спутником смертника. И я бы пошутила над драматизмом этих слов, да не решилась. Оборотень, поганец редкостный, написал-то всего ничего, но так, что читать сие безобразие, впрочем, как и отстирывать, без слез невозможно. И висит расписанная простыня не где-нибудь, а на стене у кровати, и, судя по припухшим глазам Кудряшки, она признание прочла сотни раз, и всякий раз рыдая. Напрочь позабыв о еде, воде и полноценном душе. Последнее предположить не сложно: слова на простыне уже поблекли, а вот на коже Олли они красны как никогда, выглядывают из-под ночной сорочки изящными вензелями идеальных линий.

Я нахмурилась, смутно понимая, что месть Бруга дала не те плоды, а Олли шмыгнула носом и просипела:

— Что?

— Понять не могу, ты почему не на парах и до сих пор в рубашке. Это же кошмар какой-то. Тебя в академии не видели вот уже четыре дня, а сегодня уже…

— Пятый, — прошептала она и заревела: — И это ка-ка… Ка-та-а-а-а-с-с-строфа!

Н-да, давно меня никто не душил в объятиях. Ну, разве что Гер и Бруг… а тут прям-таки до боли. И в попытке вдохнуть живительного воздуха я не сразу вникла в суть проблемы, которую Кудряшка просипела между всхлипами.

— Я хочу… оставить… а они… смываются!

— Что смывается? — вопросила, в прямом смысле едва дыша.

— Чер-чернила…

— Так это же хорошо. — Говорю коротко, чтоб не растрачивать бесценный воздух, а сама думаю, как достучаться до оборотницы, не желающей ослабить хватку.

— Пло-о-о-хо!

— Чем плохо? Не увидит никто…

— В том числе и я! — воскликнула Олли, и, слава милостивому богу, меня отпустила.

Отступила к зеркалу, любовно провела пальчиками по красным линиям на шее и заревела в три ручья. Я и сама была готова расплакаться, только по другой причине — легкие огнем горят.

— Ужас! Так убиваться из-за какой-то писанины.

— Это не просто!.. Это признание! — вспыхнула Крэбасс, и огненный то ли плевок, то ли выдох пролетел близ моего лица.

— Что за…?!

Оглянулась. В недоумении проследила за тем, как сгусток жидкого пламени прожег простыню с письменами, шмякнулся о стену, проделав в ней дыру, и, шваркнув парой капель на туалетный столик, сжег добротное изделие до оплавившихся металлических набоек. Я не увидела, как серебро испарилось с зеркала, зато уловила момент, в котором уже чистое стекло с тихим шуршанием осыпалось крошкой на пол. И все это за каких-то пять-шесть секунд!

— Мамочки!

Перевела ошеломленный взгляд обратно на Кудряшку и впервые с момента нашего знакомства поняла, почему с ней отстраненно держится Бруг, преподаватели и, в общем-то, вся наша группа. Кудряшка была не просто чуть-чуть, а безмерно импульсивна и теперь разъяренным драконом возвышалась надо мной.

— Хоче-ш-шь еще что-то сказать? — прошипела драконесса, гневно прищурив красные глаза.

На языке вертелось многое, но ничего из этого я не произнесла. Сглотнула только, вызвав еще более раздраженный взгляд у оборотницы, и решилась на блеф. Исключительно ради спасения собственной шкуры, головы Кардинала и достоинства самой Олли.

— Ку… кхм, Крэббас, это чужая простыня, — и, не давая ей пасти открыть, заверила: — И письмо совсем не от кадета Тугго.