Башня. Новый Ковчег 5 - Евгения Букреева
Но в семье Величко всё было совсем по-другому.
В отношениях этих двух людей, проживших вместе не один десяток лет и вырастивших двоих детей, было что-то трогательное, милое. Полина Михайловна тоже заботилась о своём муже, она вообще, казалось, вся состояла из заботы, но, в отличие от агрессивной и всепобеждающей любви Славиной мамы, делала она это мягко, ненавязчиво и совершенно естественно. И глядя, как теплеет взгляд Константина Георгиевича (а характер у шефа был крутой — своим сектором и подчинёнными Величко руководил жёстко, без сантиментов, когда надо, мог и прикрикнуть, и крепкое словцо ввернуть), Дорохов всегда невольно умилялся. Полина Михайловна никогда не повышала голос, не ворчала, не пыталась подавить или как-то повлиять на своего мужа, но всё равно в её присутствии Величко смягчался, уходила суровость из жёстких и холодных глаз, и появлялось другое. Нежность, любовь, а, может, даже и больше, чем любовь.
В такие минуты Слава думал, что если ему тоже однажды повезёт, и он встретит похожую женщину — не просто любимую и желанную, а именно что соратницу, подругу, ту, что разделяет его интересы и не мыслит себя без него, то, пожалуй, он и решится завести семью. И в последнее время ему даже стало казаться, что такую женщину он уже встретил. То есть, конечно же, совсем не такую — меньше всего его смешливая и энергичная Алинка походила на тихую мягкую Поленьку Величко, но всё же та общность интересов, которая объединяла его и Алину, то, как они слаженно и споро работали в команде, особенно сейчас, заставляло Славу всё чаще думать о том, что если и дальше дела будут идти именно так, то он, пожалуй, рискнет и распрощается с холостой жизнью, даже невзирая на то, что мама будет, мягко говоря, не в восторге от его выбора.
— Соседей у Костеньки нет, сидит в камере один, — тем временем говорила Полина Михайловна. — Обращаются с ним, по его словам, хорошо. Кормят, конечно, не очень, но он говорит, что не голодает. И вот про вещи тёплые, что следователь сказал… Холодно там, наверно, в камере, да, Слава? Костя, конечно, не признаётся, а я всё переживаю, ведь не мальчик он уже у меня, радикулит у него…
— Всё будет хорошо, Полина Михайловна, — опять повторил Слава, стараясь придать своему голосу побольше убедительности. — Всего ничего осталось потерпеть, и всё образуется. Вы узнали, о чём я просил?
— Ой, Слава, — спохватилась она и виновато улыбнулась. — Заговорила я тебя, ты уж меня прости. Конечно, я всё узнала.
Она расправила на коленях платок, потом аккуратно свернула его, ровненько — уголок к уголку — словно эти действия помогали ей вспомнить слово в слово то, что говорил муж.
— Прежде всего, Слава, Костя велел тебе найти Мельникова.
— Мельникова? — Слава удивился. — Почему Мельникова? Ведь он же… он же предал нас и Константина Георгиевича в первую очередь.
— Нет, Слава, всё не так. Хотя я тоже, признаться, в этом была уверена, после того, как ты рассказал. Но Костенька мне всё объяснил. Это он сам попросил Олега Станиславовича не показывать виду, что они заодно. Понимаешь, ещё перед тем, как его арестовали.
Слава наморщил лоб, припоминая день, когда состоялось то злополучное совещание. Они поднимались на лифте, после того как расстались с Савельевым там, внизу, в больнице на пятьдесят четвёртом. Сначала Величко инструктировал Славу по поводу дочери Савельева, а после отошёл в сторону и о чём-то тихо переговорил с Мельниковым. О чём шла речь, Слава не слышал, запомнил только, что Олег Станиславович пытался возражать, а потом согласился и только кивал в ответ на тихие слова Константина Георгиевича.
Слава ведь всё это помнил, но последующие события — рассказ Звягинцева, который перехватил его в коридоре, о том, что произошло на заседании Совета, абсолютно недвусмысленное расположение Ставицкого к Мельникову и неприкрытая лояльность самого Олега Станиславовича к новому правительству, — всё указывало на предательство Мельникова. Всё. Но, тем не менее, не верить словам шефа у Славы оснований не было.
— Ну, допустим, — осторожно ответил он. — Допустим, Мельников действительно не предатель, и тогда он может быть нам полезен. Но я же просил узнать про другое.
— Так я как раз про это тебе и говорю. Я же первым делом у Костеньки спросила про этого вашего завскладом при оружейном цехе, про Иванова. Правильно я запомнила?
— Да, да, Полина Михайловна, всё верно.
— Вот Костенька мне и сказал, что для того, чтобы заручиться его поддержкой, вам просто необходима помощь Мельникова. Потому что Мельникову этот ваш Иванов по гроб жизни обязан.
— Вот как? — Слава подался вперёд, стараясь не упустить ни одного слова.
— Костя сам их свёл, несколько лет назад. У Иванова сынишка заболел, и Мельников лично его прооперировал и спас. Как ты понимаешь, Слава, операция была нелегальной. И… в общем, Костя сказал, что Иванов был очень благодарен, всё порывался деньги передать для Мельникова. Но тот, разумеется, от денег отказался. Так что, если кто вам и может помочь, то только Олег Станиславович. А в то, что он предатель, Слава, я тоже не верю. И Костя не верит. Мельников столько жизней спас и никогда не взял ни с кого ни копейки. Так что… не предатель он.
* * *— Что, Родион Артурович, всё уже? Закончили?
Комендант этажа просунул в приоткрытую дверь бледное востроносое лицо.
— Да, уже ухожу, Дмитрий Матвеевич. Спасибо большое.
Слава ещё раз быстро сложил в уме всё, что ему удалось узнать: сведения от Алинки (скорее всего неплохие), которые прибудут вечером вместе с самой Алиной, информация о Мельникове (то, что Олег Станиславович не предатель было отличной новостью, и главное, всё теперь решается легко и просто — на Мельникова выйдет
