Юлиана Суренова - Книга 2_Тропа каравана

– Не надо, – качнул головой тот. – Им хватит.

– Но они хотят еще! – девочка, нахмурив лоб, с укором смотрела на мага -Их глазенки растопят лед на сердце любого человека, сколь бы строг он ни был, – проговорил колдун. Его голос был спокоен и задумчив. Но стоило Мати заглянуть ему в глаза, как она понять: на этот раз ей не упросить Шамаша изменить свое решение. – Ты ведь не хочешь, чтобы им стало плохо? – он, наклонившись, взял за загривок Ханиша, поднимая на руки.

– Как ты можешь! – увидев это, закричала девочка. – Ему ведь больно!

– Нет. Так носила его мать. А она меньше всего хотела навредить своему сыну.

Он стал поглаживать волчонка, массируя ему животик. Тот лежал кверху пузом, выказывая полное доверие к своему хозяину, посапывая от наслаждения, подставляя то один бочек, то другой.

Сначала Мати лишь молча следила за тем, что делает Шамаш, затем взяла Шуллат.

Продолжая искоса поглядывать на мага, она стала старательно повторять его движения.

– Им нравится, – улыбаясь, проговорила она с некоторым удивлением.

– Конечно. Волчица вылизывает малышей после того, как они наедятся не лишь в стремлении к чистоте.

– Я знаю, – пусть она еще многого не умела, но уж понимала-то достаточно. – Я совсем не такая крошка, как ты думаешь!

Взглянув на нее, колдун лишь, улыбнувшись, чуть наклонил голову. Он видел перед собой маленькую наивную девочку, едва ступившую на путь жизни. Такой она была тогда, в снежной пустыне, такой останется в его глазах навсегда.

Мати не заметила этого взгляда. Впрочем, она совсем не хотела спорить с магом, сердиться на него из-за какого-то пустяка… Нет, возможно, в другое время это и не показалось бы ей пустяком, но сейчас…

Она вновь заглянула в томные, с поволокой, глаза Шуллат и тепло охватило ее.

"Ма-ти… – тихо, словно в полудреме, прошептал у нее в голове голосок щенка. – Шу-ши лю-бит Ма-ти…" – и, свернувшись клубком, волчонок заснул.

Мати повернулась к магу. В ее глазах был вопрос. Она не решалась произнести его, боясь разбудить малышку.

– Теперь им нужно поспать, – Шамаш ответил вслух, лишь чуть приглушив голос, который вмиг стал похож на посвист ветра.

– Я велел рабам приготовить место для волчонка, – проговорил молчавший до того времени Атен.

– Тише, папа! – взволнованно зашипела Мати. – Ты же разбудишь!

– У них крепкий сон, – заметив, что и Ханиш заснул, колдун накрыл его ладонью, как одеяльцем. – Ты не отнесешь их к себе? – повернулся он к Мати.

– Ты хочешь оставить их одних?!

– Вовсе нет. Вдвоем. Так им будет спокойно. Я же сделаю все, чтобы их никто не беспокоил.

– Но вдруг они проснутся, совсем одни… Малыши испугаются!

– Мы узнаем, как только они откроют глаза.

– Пойдем, я помогу тебе, – проговорил Евсей. Он осторожно взял из рук мага волчонка, Мати, вздохнув, поднялась, поддерживая обеими руками спавшую Шуллат, и они направились к повозке.

Провожая дочь взглядом, Атен долго молчал.

– Ей будет невыносимо тяжело расставаться с Шуши… – наконец, прошептал он.

– Этого не случится.

– Сколько времени понадобится волчатам, чтобы стать взрослыми?

– Три года.

– Больше, чем остальным животным…

– Они – не обычные создания.

– Конечно… – караванщик вздохнул. – Но рано или поздно это случиться. И что тогда?

– Нити, возникающие сейчас, свяжут их обеих. Волчица – во многом зверь чувств, чутья. Она ощущает то же, что и ее хозяйка. Если той будет грустно, то и ей тоже.

Если девочка будет не в силах с ней расстаться, Шуллат не сможет уйти.

Хозяин каравана лишь задумчиво кивнул, принимая объяснения Шамаша и благодаря его за понимание. Он огляделся, проверяя, все ли в порядке, взглянул на царствовавшее в небесах золотое светило…

– Скоро полдень, – с сожалением понял Атен. И почему это вдруг времени вздумалось подгонять оленей, запряженных в его сани? Обычно в дни остановок оно ползло так медленно… Но не теперь, когда люди мечтали продлить до бесконечности каждый миг.

Караванщику не хотелось уходить, вновь погружаясь в дела и заботы пусть праздничного и такого необычного, но, все же, лишь еще одного дня земной жизни.

– Веселятся от души, – хмыкнул он, услышав доносившиеся со всех сторон радостные возгласы взрослых, смирившихся с тем, что сегодня им не удастся угомонить расшалившихся детей, чей задорный смех, казалось, разносился по всей земле.

Оставив малышей беззаботно играть под присмотром рабов, родители позволили и себе просто наслаждаться жизнью в сказочном солнечном краю.

Лишь в глазах Атена было не столь много радости, ибо он ни на миг не забывал, сколь скоротечно время счастья и как тяжело возвращаться назад, на землю испытаний и слез.

– Пусть, – колдун, поднявшись с камня, тоже огляделся. – Ты только скажи им, чтобы помнили: в полночь, на грани времен чары спадут.

– Здесь все такое настоящее, – наклонившись, Атен сорвал несколько травинок, а затем, растерев их пальцами, которые мгновенно окрасились в зеленоватый цвет, поднес руку к носу, вдыхая тонкий терпкий запах, – мне даже начинает казаться, что мир снежной пустыни – лишь тень того, что я вижу сейчас…

– Колдовство – это своего рода искусство.

– Я понимаю. Но как бы ни был красив плод, слепленный из глины, обожженный, раскрашенный яркими красками и покрытый лаком, он никогда не станет живым. Сколь бы он ни походил на настоящий, им не утолишь голод…

– Способность не просто творить, но и оживлять – одно из проявлений дара… Ни более того.

– Почему ты не гордишься столь удивительным даром? Разве он не достоин этого?

– Чем тут гордиться? Я ничего не сделал для того, чтобы заслужить его… – он качнул головой, прерывая так и оставшуюся незаконченной фразу. – Не будем об этом… Постарайся понять: я ухожу от этого разговора не потому, что стремлюсь скрыть какую-то тайну. Мне просто слишком хорошо известно, что следует за поиском различий между наделенным даром и лишенным его. Сначала приходит страх и благоговейный трепет, затем, стоит допустить ошибку – не важно, какую, когда власть и могущество даже маленькую, едва заметную, раздуют до размеров горы – и на смену им приходит ненависть, желание отнять, отомстить.

– Нет! В нашем мире…

– Торговец, – остановил его колдун, с укором глядя на караванщика. – Тебе необязательно признаваться в этом мне, но от себя-то зачем скрывать правду? Кому, как не тебе известно, что эта истина верна для всех миров.

– О чем Ты говоришь! – караванщик все никак не мог понять, что тот имел в виду.

Он терялся в догадках, перебирал в голове последние месяцы и дни пути. Да, многое он сделал не так, как следовало бы, однако это было вызвано почитанием, никак не ненавистью!