Владимир Перемолотов - Тень воина

А потом он увидел купца Марка и все понял. Никто из друзей не погиб, но участь их была немногим лучше смерти. Они вновь стали рабами, а память у рабов хорошая.

Рабы отхлынули назад, не зная чего ждать от него в этот раз. У них появилась надежда, и плечи Гаврилы сами собой развернулись. В воздухе пронесся вздох и звон цепей. Все головы повернулись к нему.

— Гаврила! Убей их!

Марк дернулся вперед, но скованные с ним замешкались или не поняли его порыва и купец упал, продолжая кричать. Он пополз к нему, но тут выскочил ещё один воин. Опережая движение Масленникова, он загородил купца и потащил меч из ножен. Тень презрения к полуголому рабу мелькнула на красивом лице, и он обнажил меч.

Гаврила улыбнулся в ответ и не обнажил ничего.

Разве что зубы в улыбке…

Глаза у воина были сине-зелеными, как море, из которого он только недавно выплыл, и безжизненными, словно мертвая вода, что сейчас вместе с кровью текла по Гавриловым жилам.

Он вспомнил о мёртвой воде, что переполняла его, и рассмеялся глупой угрозе. Подумаешь — меч! После двух десятков падений на камни, когда мясо и кости перемешивались в кровавую кашу, когда на твоих глазах боль, словно верёвка, стягивает тебя, превращая из клочков и обрывков в человека, железка в руках воина показалась ему простой хворостиной.

Воин прочитал это в его глазах и попятился.

— Раздави его! — бесновался в ногах Марк.

Мусил, растянув скованные руки, чтоб цепь невзначай не звякнула в руках, скользящим шагом ушел за спину стражника и набросил цепь на горло. Кто-то из слабых духом заорал предостерегающе и страж вовремя обернулся. Он упал, перекатился в сторону, встретив Мусила мечом. Тот принял удар на растянутую цепь. Железо лязгнуло, столкнувшись с железом.

Бунт! Бунт!! Пути назад уже не было!

— Ай-я! — заорал Марк, бросаясь под ноги стражнику..

Но этого не понадобилось. Мусил неуловимо для глаза повернулся и вновь оказался за спиной стража. Цепь легла точно на кадык, и он потянул стражника на себя, словно был подручным у смерти…

Гаврила не успел досмотреть, что там стало дальше. Кусты затрещали, и сквозь листья и ветки на поляну выперлось что-то огромное, серо-коричневое цветом, испещренное складками, словно лежалая шкура. Он каким-то наитием понял, что это «что-то» — живое. Через мгновение он убедился, что не обознался — с одной стороны туши мотался толстый трубчатый хвост

Гора мяса поднялась на четыре ноги. Кожистые складки разошлись, кожа натянулась как полотно и под ней пробежала волна. Зверь развернулся, показывая себя со всех сторон. Удивление остановило Гаврилу. Под хвостом блеснули два желтоватых рога, между ними распахнулась пасть, и по поляне прокатился трубный рев. Хвост у этого чудовища рос прямо из морды.

«Зверь с двумя хвостами!!»

От этой мысли Масленников совершенно обалдел. Такого чуда он и представить не мог.

Однако через мгновение человеческое удивление переплавилось в страх. Топая ногами-брёвнами зверь вышел на поляну, оставив позади немалую просеку, то ли сожрав все что росло там, то ли потоптав, и затрубил. От его рёва рабы шарахнулись в сторону, роняя друг друга, оставляя Гаврилу один на один с чудовищем.

Имени его Гаврила не знал. Но чтоб понять душу зверя ему хватило и одного взгляда. Новый враг наверняка кровожаден, как все неизвестное, и в его рёве слышались крики когда-то уже затоптанных и раздавленных и сожранных заживо.

Маленькие глазки чудовища нашли Гаврилу, и оно еще раз вострубило и топнуло ногой, вызывая человека на бой. Холодная волна уже знакомого ужаса налетела на Масленникова и погребла его под собой…

Отбросив обмякшего стража, Мусил увидел как Гаврила сперва медленно, словно что-то внутри мешало ему, пошел навстречу слону, но с каждым шагом походка героя становилась тверже, и через десяток шагов он перешел на бег.

Тот, кто смотрел на него со стороны, вряд ли усомнился бы, чем кончится поединок между смельчаком и горой мяса. Они сошлись у самого края поляны.

Слон вскинул ногу, накренился, и все на поляне замерли. Все, кроме Гаврилы. Он подпрыгнул, навстречу медленно опускающейся слоновьей ноге и лишь слегка замедлив движение, вошел в неё, словно гвоздь в доску. Одно мгновение висела тишина и вдруг она рухнула, разбитая ревом смертельно раненого зверя. Слон подпрыгнул. Те двое, что сидели у него на спине, соскочили, и едва коснувшись земли, бросились прочь. То, что они видели, напрочь лишило их желания драться.

— Колдовство!!! — заорал кто-то тонким голосом. — Колдовство!

Кто бы взялся пристыдить их? Они были воинами и точно знали, что колдовство мечом не перерубишь.

Слон еще раз взревел, уже жалобно, но Гаврила, словно ничего не ощущал в это мгновение, вскинул руки, выбираясь из слоновьей туши, пройдя её насквозь. Зверь жалобно всхрапнул и замолк, только ноги продолжали дергаться и хобот хлестал по земле, но через несколько мгновений все утихло, только слышалось, как Гаврила мокро хлюпая ногами, застряв, ворочается в слоновьей туше, но нужды в подвигах уже не было. Рабы, увидев силу, что теперь была на их стороне, волками набросились на стражу, а та, после того, что Гаврила тут сотворил, почти не сопротивлялись.

— Режь их, гадов! — заорал Мусил, почувствовавший, что пришло, наконец, время мести. — Режь, чтоб на семя не осталось!

Опустив своего покойника, Мусил окинул профессиональным глазом поляну, но рабы и сами справлялись. Им хватило хорошего примера. Его помощь никому тут не была нужна. Никому, кроме Гаврилы.

Воин помнил, чем кончилось для того геройство в прошлый раз, и, отбросив все ещё дёргавшего ногами стража, бросился к Масленникову, спеша успеть добежать раньше, чем тот потеряет свою силу и станет добычей любой, пусть даже и не особенно крупной мухи.

Он все-таки не успел. На его глазах Масленников словно надломился и упал…

Рядом с кучей мяса, в которую превратился слон, было липко и страшно. Гаврила побуйствовал там на славу! От одной половинки не осталось почти ничего, кроме кровавой лужи, быстро уходившей в землю. Другая половина, почти целая, торчала из кустов, листья которых дергались от капель крови, стучавших по ним словно капли крупного дождя. Гаврила лежал тут же, зарывшись головой в груду поломанных костей и порванных кишок.

Где-то рядом орали умирающие, кто-то убегал, треском веток отмечая путь бегства, но здесь было тихо. То, что Гаврила совершил, в глазах бывших рабов выглядело чудом, и никто не решался ни повысить голос, ни даже нарушить тишину. Наконец кто-то шёпотом спросил.

— Он жив?

Не дрогнув лицом, Мусил склонился над второй половиной и, ухватив за ноги, потянул героя наружу из кровавого месива. Тот дёргался, слабо шевелил руками, с которых на перепаханную ногами землю срывались тяжелые, липкие капли. Со стороны непонятно было — оживает ли Гаврила или, наоборот, с этими подергиваниями их него уходят остатки жизни.