Анна Гурова - Лунный воин

– Привезу домой шкуру тигра – Сайхун удавится от зависти! – тихо сказал он.

– От всей души надеюсь, что тигра мы не встретим, – отозвался Рей.

Домой побратимы возвратились глубокой ночью, в сильном подпитии. Рей упал на кровать и мгновенно уснул. Ким уже почти последовал его примеру, когда услышал сквозь дрему, как кто-то окликает его по имени. «Приснилось», – решил Ким, но тут ему в лицо пахнуло холодным уличным воздухом. Ким открыл глаз – и увидел, что в открытое окно влезает человек в черном.

Ким подскочил как ужаленный, непослушной рукой нашаривая меч, который, как назло, затерялся под ворохом одежды.

– Это опять ты, бес?!

– Тихо, – прошептал лазутчик. Он проскользнул в оконный проем и встал у стенки, почти слившись с темнотой комнаты. – Выслушай меня, Ким. У меня есть к тебе небольшая просьба…

– Кто ты такой? Зачем меня преследуешь?

– Я тебя не преследую, – с досадой сказал лазутчик. – Просто шел мимо и подумал…

– А, так я тебе и поверил! Кстати – я не стал убивать Рея.

– Знаешь, мне все равно. Ты свой выбор сделал еще в Сонаке. А теперь…

– Кому ты служишь?!

Лазутчик еле слышно вздохнул:

– А что, обязательно кому-нибудь служить? Я здесь по личному делу.

– Ха! Какие личные дела могут быть у беса?

– Ну… свидание с девушкой.

Ким не выдержал и захохотал. Веселью способствовало и то обстоятельство, что он наконец нащупал под одеждой меч.

– Об этом я и хотел с тобой поговорить, – быстро продолжал лазутчик. – У этой девушки очень строгая мать. Она меня ненавидит и стережет свою дочь, как настоящая ведьма. Поэтому у меня к тебе просьба – если вдруг встретишь эту девушку, передай ей…

– Что еще за девушка?

– Ты ее встречал в Сонаке – она очень красива, и у нее тигриные глаза.

Ким сообразил не сразу, но когда вспомнил, то потерял дар речи от изумления.

– Передай ей, – быстро сказал лазутчик, воспользовавшись паузой, – что я ее люблю.

Ким раскрыл рот и закрыл его, не в силах вымолвить ни слова. Его одолевали противоречивые чувства, из которых основным почему-то оказалось нарастающее бешенство.

– Может, еще и письмецо от тебя передать?!

– Пожалуйста, – сказал лазутчик, и Ким с удивлением услышал в его голосе глубокую тоску. – Передай ей: что бы ни случилось, я всегда буду ее любить и никогда не отступлюсь. Даже смерть меня не остановит, даже ненависть. Запомнил?

– Запомнил, – сквозь зубы прошипел Ким, выхватил меч и бросился на лазутчика. Его душила ярость. В мгновение ока он оказался возле окна и нанес удар. Незнакомец даже не пытался увернуться. Легкий меч Кима, похожий на лист осоки, рассек его сверху донизу и вонзился в деревянный пол, не встретив сопротивления. Ким потерял равновесие и налетел прямо на противника. Его рука прошла сквозь тело лазутчика, как через густой темный дым. Ким отшатнулся, выпуская меч.

– Да ты действительно бес! – выдохнул он.

Глаза лазутчика оказались совсем близко. Самые обычные, человеческие, печальные глаза, так похожие на глаза самого Кима.

– Пожалуйста, передай, – в третий раз повторил он. – Это в твоих же интересах.

Не успел Ким ему ответить, как бес сделал шаг назад, вошел в стену и бесследно растворился в ночных тенях.

Глава 10

Появление Сахемоти

После урока колдовства в Скорпионьей Долине долго не происходило ничего интересного. Листья в лесу побурели, горные склоны стали невероятно красочными. Теплые, сухие, яркие дни чередовались с туманами, обложными дождями и промозглыми сквозняками по ночам. Потом, хуже того, начались ночные заморозки. Мотылек не привык к таким ранним ночным холодам – и отчаянно мерз. Он простыл, рассопливился и дрожал целыми ночами, не давая Головастику спать громким кашлем. Кагеру по поводу холодов заявил, что настоящий мокквисин к морозу и жаре равнодушен, а поэтому зимняя одежда останется в сундуках до первого снега. Одно утешение, и то сомнительное – зима тут, в Лесном Пределе, наступала чуть ли не на полтора месяца раньше, чем на островах дельты.

Между тем с каждым днем становилось все холоднее. Однажды Кагеру, выйдя утром на крыльцо, поскользнулся на ледяной корочке, свалился на землю, долго чертыхался и в конце концов велел мальчикам доставать теплую одежду. Ученики радостно распотрошили сундуки, извлекли на свет безобразные, пропахшие пижмой, некрашеные ватные куртки и штаны, ушастые войлочные шапки, толстые, объеденные молью вязаные носки с отдельным большим пальцем – их полагалось носить под всё те же неизменные кожаные сандалии, которые за лето и осень истрепались до дыр. Одежда, которая досталась Мотыльку, была детская, но сильно заношенная – должно быть, подумал он, раньше ее носил Анук или другие его неведомые предшественники. Летнюю одежду Кагеру велел упаковать в сундуки. Но прежде выстирать.

Ясным утром, в разгар листопада, Мотылек с Головастиком увязали всю летнюю одежду, а заодно и одеяла, в огромный тюк, отыскали в сарае вальки для стирки и потащили все добро на ручей. Из-за гор выглядывал край задумчивого осеннего солнца. По искрящейся воде плыли багровые листья, как павшие в битве воины.

– У нас в деревне всегда поют песни об осенней стирке, – рассказывал Головастик, раскладывая на берегу тряпье. – Это значит – всё, полевые работы закончены до следующей весны. Хорошо!

– А у нас не поют об осени ничего, чтобы не сглазить. Один раз – я совсем маленький был – наш сосед, совсем старый старик, хотел меня позабавить и запел песню о богине-зиме. Детская вроде песня, простая такая… да только на заклинание слишком похожа. Мне даже как-то жутко стало. Старик той же зимой и помер… Ой, глянь, Головастик, – что это?

У мостков, где они всегда набирали воду, песок был изрыт, как будто из ручья вытащили что-то тяжелое. Осока, куда вели следы, была измята и перепачкана.

– Черепаха! – предположил Мотылек.

– Сам ты черепаха.

Головастик взглядом знатока осмотрел испещренный следами берег.

– Уж скорее кабан-подранок… хотя крови вроде нет… Пошли посмотрим.

– Может, лучше не надо? – усомнился Мотылек.

Головастик отпихнул его с дороги и смело влез в осоку.

– Ого! – раздался его голос из зарослей. – Тут утопленник!

Мотылек поспешил вслед за ним. И точно, в высокой траве лежал труп. Вернее, нечто, весьма напоминающее скелет, обтянутый пергаментно-серой кожей. Утопленник был абсолютно голый, лежал ничком, так что его лица не было видно – только взлохмаченные, слипшиеся седые волосы.

Головастик наклонился над утопленником, пихнул его ногой – тот даже не шелохнулся.