Дмитрий Емец - Свиток желаний

Даф играла и чувствовала слезы на своих глазах. Ей было жалко себя. Вместе с маголодией Даф передавала Мефодию часть своих сил и вечности. Но в то же время – тут Даф так и не удалось окончательно себя обмануть – делиться этим с Мефодием было приятно.

Ярость в глазах у Депресняка, вызванная близостью змея, погасала. Даже на этого вечноголодного бешеного гибрида людоеда и дисковой пилы маголодия действовала умиротворяюще.

Когда последний томительный звук растаял в пустоте дома, Даф опустила флейту и впервые за последние минуты посмотрела на Мефодия. Его эйдос вновь сиял ровным светом, не напоминавшим более агонизирующую яркость перегорающей лампы.

Даф опустилась на чешуйчатый твердый бок мертвого змея и стала смотреть на Мефодия. Тот дышал ровно. Щеки утратили цвет мокрого мела. Тяжелое забытье близкой смерти уступило место глубокому, целительному сну. Даф интуитивно знала, что примерно через четверть часа Мефодий откроет глаза. Сейчас же лучше не будить его, чтобы позволить силам вернуться.

«Хорошо, он не слышал, как я играла. Может, он не понял бы, но все равно почувствовал бы», – подумала она. Даф знала, что эти минуты навсегда останутся только ее минутами. Она никогда не расскажет ни о чем Мефодию. Только им, стражам, известно, что в этой жизни на самом деле имеет значение.

«Интересно… м-м-мммм… ну, чисто теоретически, Буслаев красивый или нет? – рассуждала она, пользуясь возможностью безопасно и долго разглядывать его. – Конфетным красавчиком его, конечно, не назовешь. Но ведь эти, с красными щеками, они все сплошь аллергики… Ну-ка, быстренько разложим господина Буслаева на плюсы и минусы. Разберем его по гаечкам. Плюсы: он неглуп, иногда остроумен, вроде видит себя со стороны, не строит из себя крутого повелителя мрака, всего такого с распальцовочкой, типа ему море по колено и небо по пояс. Минусы: м-м-м… хамит иногда преотвратительно… обращает на меня внимания меньше, чем мне хотелось бы… джентльмен из него… хм… довольно ситуативный. С образованием тоже не ахти. Сейчас только стал слегка наверстывать. И самый главный минус: возраст. Ему только тринадцать… С другой стороны, всего через семьсот дней ему будет пятнадцать. А через три тысячи шестьсот дней – 23. А что такое три тысячи дней? Ерунда. Всего четыреста двадцать воскресений. Сколько раз меня в детстве на тридцать лет оставляли без конфет! Плюс однажды на восемьдесят лет без мороженого…»

Мефодий вдруг улыбнулся. Замешкавшаяся Дафна, увлекшаяся своими размышлениями, поняла, что он давно пришел в себя и все это время разглядывал ее сквозь полуприкрытые веки. «Блин, опять уловки мрака! На каждом шагу хитрят! Невозможно иметь с ними дело!» – подумала она с раздражением и поспешно отвернулась.

– Очнулся? Мог бы сказать спасибо. Когда тебя в другой раз придавит, сам будешь вылезать, – пробормотала она.

Мефодий сел, убеждаясь, что он в меру жив и в меру здоров. Болело абсолютно все, но переломов как будто не было.

– Я отвык говорить «спасибо». Опасное словцо. Суккубы на него странно реагируют. А комиссионеры – те вообще доносить сразу бегут! Спасения, мол, ищет у конкурентов и все такое прочее… – заявил Мефодий.

Его взгляд остановился на шее змея и на рукояти меча.

– Послушай, это я его туда?.. Или кто? – спросил он недоверчиво.

– Похоже, что ты. Я с металлоломом по улицам не бегаю, – заметила Даф.

Мефодий провел рукой по лицу, припоминая.

– Я порой бываю очень хищный. Особенно когда на меня прыгают, – сказал он задумчиво. – А ты как здесь очутилась? Хотя… я, кажется, вспомнил… это ты меня сюда позвала.

– Я? – возмутилась Даф. – Проснись и пой, галюпчик! Нужен ты мне, как моржу акваланг и африканскому вождю валенки!

– Значит, это не ты посылала голову? – недоверчиво спросил Мефодий.

– Я?

Внезапно со стороны лестницы послышался сухой щелчок, похожий на звук хлыста, лизнувшего голенище сапога. Одновременно что-то обожгло Даф кисть. От боли она разжала пальцы и запоздало осознала, что обезоружена. Флейту бесцеремонно вырвали у нее из пальцев.

– О нет, моя флейта! – простонала Даф.

– В чем дело, заинька? Дудочка не гудит? Ноты застряли в дырочках слипшейся вермишелью? Фонограмму заело? Эй, кто-нибудь, удавите звукорежиссера! – расхохотался кто-то.

Стена – или, вернее, то, что прежде казалось вполне безобидной частью стены с осыпавшейся штукатуркой и проглядывавшим рыжеватым кирпичом, – пришла в движение, обретая форму.

Даф и Мефодий обернулись.

У лестницы стоял высокий сутулый мужчина. Его лицо казалось продолжением плеши, которая была цвета старого бильярдного шара. Уголки рта подрагивали от тика. В руке он держал длинный кнут, казавшийся нелепым, особенно в сочетании со строгим офисным пиджаком черного цвета и сбившимся галстуком бабочкой. Однако стоило заглянуть в пустые внимательные глаза незнакомца, как желание улыбаться пропадало. На поясе в металлическом кольце висел боевой топор, известный в астральном мире как топор Отраженной Смерти.

– Яраат! – по наитию воскликнул Мефодий.

Мужчина предупредительно поклонился:

– Приятно, когда не нужно представляться. А ты, конечно, Мефодий?

Голос его звучал нейтрально, однако в глазах у него Мефодий видел ненависть. Ненависть, которая казалась ему присохшей ко взгляду оборотня, как старый птичий помет к перилам балкона. Никогда и никто в жизни не ненавидел его так остро. Мефодию чудилось, что он ощущает давление этого жуткого, как у адского змея, пылающего взгляда. Давление страшное и гипнотизирующее.

Буслаев осторожно скосил глаза на свой меч, взвешивая, сможет ли выдернуть его из шеи змея, где тот засел по самую рукоять. Даже при самом оптимистичном раскладе получалось, что если и выдернет, то не сразу. Боевой топор Яраата явно опишет дугу быстрее.

– Гораздо быстрее. Чешуя держит меч очень прочно. Это лучшие, самые надежные ножны из всех существующих, – мягко сказал Яраат, прочитывая его мысли.

– Это вы заставляли змея маскироваться под лимузин и следить за мной? Зачем? Неужели нельзя было сделать это незаметно? – резко спросила Даф.

Яраат без всякого сожаления покосился на мертвое чудовище и пожал плечами.

– Разумеется, можно. Но мне показалось забавной идея пощекотать тебе нервы. И потом, по большому счету, это оказалось полезным. Ты устала, издергалась, наконец, потеряла бдительность, заболела, и я получил оттиск твоих крыльев.

– А зачем было заставлять змея нападать на меня?

– Он нападал?.. Ах, какой пройдоха! Нехороший мальчик! – Яраат, кривляясь, погрозил мертвому змею пальцем. – Ну это уж он сам! Я, видишь ли, каюсь, забывал его кормить. Первое время, пока он был сыт, он сдерживался, даже – хе-хе! – когда ты колотила его флейтой около «Смоленской», но затем у него сорвало крышу.