Дмитрий Емец - Свиток желаний

Между лестницей и дверью она увидела Мефодия, придавленного массивной головой змея. Это был тот самый змей, который преследовал ее в облике лимузина и с которым она сражалась в тупиковом дворе с аркой. Меч Древнира, упиравшийся рукоятью в пол, входил змею в кадык на всю длину. Приглядевшись, Даф убедилась, что его кончик выходит у змея из затылка. Темный артефакт закончил свое темное дело. Змею из Тартара никогда больше не суждено было вернуться в родные края и тысячелетие за тысячелетием пожирать плоть обреченных на вечные муки. Тело порождения мрака продолжало конвульсивно подрагивать. По его спине то и дело пробегала серебристая волна. Маголодии тут уже были не нужны. Команда некромагов-оживителей тоже.

Даф бросилась к Мефодию. Если тот не был до сих пор раздавлен, то потому лишь, что рукоять меча, на которой лежала вся тяжесть головы змея, упираясь в пол, создавала Мефодию некий минимальный запас безопасности. Сломать ему грудную клетку мертвый змей не мог, но и не давал воздуху проникать в легкие. Даф сообразила, что, если немедленно не найдет способ освободить Мефодия, минут через десять за Буслаевым, покашливая и виновато пожимая плечами, придет Мамзелькина. Дыхание его становилось трудноуловимым. К влажному лбу прилипла прядь русых волос. Коснувшись пальцами его шейной артерии, Даф ощутила слабые удары пульса.

Отложив флейту, она взяла Мефодия за кисть и сильно потянула, уперевшись ногой в мертвого змея. Буслаев застонал. Тело его почти совсем не сдвинулось. Даф беспомощно отпустила руку.

«Все-таки заклинания элементарных магов практичнее магии высших сфер. Уж они-то всегда срабатывают, были бы кольцо и искра! А у нас, сколько лет существует Эдем, никто так и не удосужился сочинить маголодию для подъема тяжестей», – подумала она с укоризной.

Причина такой магической несправедливости была очевидна. Создателей светлой магии Эдема интересовали не практические маголодии, а маголодии, воздействующие на оттенки чувств – малейшие, почти незаметные мерцания эйдосов и то едва уловимое поблескивание в зрачках, которое возникает при первом рождении слез, высыхающих прежде, чем они были кем-либо замечены. Тонкие пульсации едва проклюнувшегося из почки новорожденного листа или первая, почти судорожная, неловкая улыбка закомплексованного человека, много лет сидящего в танке своих страхов.

Именно на них – на эти трудноуловимые, но чудовищно важные нюансы – и воздействовало большинство маголодий. Вещами же практическими создатели светлой магии пренебрегали, считая их второстепенными и скорее запутывающими и без того сложную паутину бытия. Циничные реалии диктовали, что разбить кокосовый орех в случае возникновения такой необходимости удобнее все же камнем, чем сложной в исполнении маголодией, использующей мерцание звезды Cor Hydrae, отраженное в воде колодца, в котором в прошлом году утонула бабочка вида Stigmella malella.

Беспомощно оглядевшись, Даф нашарила взглядом железный прут. Подняв его – на ладонях моментально осталась ржавчина, – она ухитрилась протиснуть прут в узкий зазор между рукоятью меча и головой змея и упереть конец прута в пол. Прежде чем использовать рычаг, она обежала змея, проверяя, не случится ли так, что его голова, сместившись, придавит Мефодия, если силы вдруг оставят ее. Затем вернулась и вновь взялась за прут.

– Буслаев, имей в виду, что я тебя терпеть не могу. Ты чертов эгоист! Самовлюбленный олух! У твоего дедушки была фамилия Хаврон! Ты мне надоел еще до того, как доктор сказал твоей маме, что у нее родится сын! И вообще у меня работа такая: помогать чайникам и сострадать веникам! – сказала она и навалилась на прут всем своим весом.

Даф напирала изо всех сил. Руки ей заливала зеленая слизь из раны змея. Ну же? Эта голова собирается приподняться хоть чуть-чуть? Депресняк жался к ногам Даф и только мешал. То ли кота потянуло на ласку, во что сложновато было поверить, то ли он чего-то боялся.

После третьей или четвертой попытки змеиная голова подалась, но, замерев в критической точке, казалось, ожидала, пока Даф изменят силы, чтобы рухнуть на Мефодия, завершив начатое. Почти отчаявшись, чувствуя, как ржавый прут вот-вот выскользнет у нее из пальцев, Даф рванулась вперед, толкая край прута вверх и в сторону.

Ноги скользнули по плитке. Она упала на колени. Но прежде, чем прут вырвался у нее из пальцев, тяжелое туловище мертвого змея завалилось набок, сделав по инерции еще треть оборота. Теперь рукоять меча Древнира смотрела почти в потолок.

Некоторое время Дафна тупо разглядывала рукоять, не веря, что у нее получилось. Затем опустилась на корточки рядом с Мефодием. Посмотрела на него и со внезапной ясностью поняла, что нужно спешить. Сияние эйдоса Буслаева стало невыносимо острым. Это могло означать лишь одно: эйдос Мефодия благополучно паковал чемоданчики и явно собирался расстаться с телом, в котором вот-вот исчезнет последнее дыхание. Мефодий уходил. Скоро его тело должно было стать только телом и ничем более.

Даф не запаниковала. Напротив, мысли ее внезапно прояснились. Она ясно ощутила, что время есть. Пусть минута или две, но все же никто их не отнимет. Теперь главное – спокойствие. Никаких резких движений, никакой суеты. Не отрывая взгляда от эйдоса, она с нарочитой медлительностью вытерла об одежду ладони, покрытые неприятно пахнущей слизью, и взяла флейту. Размяла затекшие пальцы, содранные железным прутом и потерявшие чувствительность. Ощутила ее в руках. Поднесла мундштук к губам. Коснулась его языком. Взяла кончиками губ. Выдохнула осторожно, неуверенно, словно испытывая свои силы и силы флейты. Затем выдохнула еще раз, уже с большей верой в себя, и, наконец, заиграла, поняв, что достигла необходимого спокойствия и внутренней сосредоточенности. Щемящие звуки заполнили пространство внутри мертвых, обреченных стен, и даже стены, казалось, обрели надежду.

Даф играла, не глядя на Мефодия, но зная, кому адресован каждый звук, и чувствуя, что каждое магически преображенное в звук, дыхание достигает цели и согревает того, кого должно согреть. Это была маголодия любви и верности – единственная, которая могла помочь в данную минуту. Самая продолжительная и щемящая из всех маголодий Эдема – с длинными томительными замираниями и внезапными, то грустными, то пронзительными звуками. Казалось, что маголодии не существует целиком – вся она дробилась на короткие, с неравными интервалами периоды, похожие на гулкие, вначале слабые, а после набирающие силу удары сердца.

Даф играла и чувствовала слезы на своих глазах. Ей было жалко себя. Вместе с маголодией Даф передавала Мефодию часть своих сил и вечности. Но в то же время – тут Даф так и не удалось окончательно себя обмануть – делиться этим с Мефодием было приятно.